Майор Вихрь

Перед тем как уехать сюда, в радиоцентр, Берг зашел в гестапо к шефу и сказал:

— Мне не хотелось говорить в присутствии вашего сотрудника о сугубо личном. Давайте-ка я оторву у вас несколько минут, а?

— Пожалуйста. Рвите. Занятная картинка: полковник Берг рвет время, как бегун — ленточку финиша.

— У меня есть предложение.

— Так?

— А что, если я выйду из игры с нашей русской девицей?

— Не понял...

— Допустим, некто Швальб, например, вызывает ее в мой кабинет и говорит ей, что я арестован и что он теперь должен как можно скорее с ее помощью поработать несколько дней на радиоцентре, а потом вместе с ней уйти к большевикам. Может быть, даже кое в чем намекнуть ей про недавние трагические события, дать прочесть газеты... Как вам это покажется?

— Мне это уже показалось глупостью. Или у нее создастся впечатление, что наша армия сплошь состоит из предателей, которые только и ждут, как изменить родине, или она сразу поймет игру. Разве можно?! Что вы, полковник!

— Я должен сказать вам, — глухим голосом, со скорбными нотками сказал Берг, — что вчера днем я был у одного из своих воинских начальников и просил отправить меня в действующую армию, на передовые рубежи борьбы с большевизмом. Я еще не получил ответа от моего руководства.

Шеф гестапо чуть усмехнулся, слушая Берга: он вчера два раза прослушал беседу полковника с Нойбутом, делая для себя выписки, которые тут же приобщил к досье.

— Ну что ж... — сказал он. — Это серьезно, это очень серьезно. Я понимаю ваше желание. Это — желание истинного немца. Только, простите за прямоту вопроса: что вас побудило обратиться с таким рапортом к вашему начальству?

«Болван, — сразу отметил для себя Берг, — я же в разговоре с ним не употребил слова «рапорт». О рапорте я говорил только Нойбуту...»

— Видите ли, — медленно ответил Берг все тем же глуховатым, скорбным голосом, — мне показалось, что после свинского предательства этих негодяев, поднявших руку на фюрера, вы в некотором роде выразили мне определенное недоверие. Я могу понять вас. Не думайте, что я хоть в какой-то мере обижен на вас. Я поступил бы так же... если еще не круче.

— Мне очень приятно, что вы все верно поняли. Хотя, по-моему, мои необходимые действия не носили характера, оскорбляющего ваше достоинство как офицера великой армии.

— Если бы это было так, я не сидел бы сейчас в этом кабинете.

— Значит, только та наша с вами беседа расстроила вас?

— Если быть откровенным до конца, да. Только она.

— Забудьте об этом.

— Это ваше личное расположение ко мне или это директива центра?

— Что для вас представляется более важным?

— И то и другое в одинаковой степени.

— Ну, в таком случае считайте, что вам оказано двойное доверие.

— Значит, вы отвергаете мое предложение?

— Какое?

— О моем самоотстранении от работы с русской разведчицей.

Шеф гестапо поднялся и сказал:

— Полковник, просто я не слышал этого предложения.

После того, как дезинформация была уточнена и утверждена Бергом по согласованию с шефом гестапо и генералом Нойбутом, полковник и Швальб вышли погулять по двору, засаженному розами и глициниями. Они неторопливо прохаживались по песчаным дорожкам, переговариваясь отрывистыми, ничего не значащими фразами.

«Как ее отсюда вывести? — думал Берг. — У ворот — солдат. У калитки, которая ведет в лес, — автоматчик. Через забор она, конечно, не перелезет, да потом ее сразу же подстрелят».

— К грозе, — сказал Швальб. — Очень парит.

— Небо чистое, — ответил Берг. — Может, пройдет стороной.

— Обожаю грозы. Это как очищение души, — сказал Швальб.

«К тому же и лирик, — подумал про себя Берг. — А что это за зеленая будка? Умывальник?»

— Все-таки горы — это очень красиво, — сказал Швальб. — Никогда не устаю любоваться горами.

— Да, — согласился Берг, — это прекрасно.

«В коттедже только один умывальник, как же я забыл об этом! Все гениальное просто и очевидно. Она уйдет через этот умывальник. Он пристроен вплотную к забору. Надо будет клещами выдрать там несколько гвоздей... Так... Только так...»

«Наверное, все-таки, — ответила себе Аня и почувствовала, как у нее заледенели пальцы ног, — наверное, все-таки в моем согласии было нечто от желания спасти себя. Я не верю ему даже на тысячную долю процента. Значит? Что же дальше-то? Я откажусь, пусть стреляют. А если он действительно хочет установить с нами контакт? Тогда мне этого не простят у нас. Но я не прощу себе, если ошибусь и если он окажется обыкновенным немцем, как все, а я стану работать на него, а потом они посмеются надо мной и вышвырнут, как собачонку, которая больше не нужна. Нет, нет! Пусть стреляют! И все. Не буду я ничего делать для них!»

Берг спросил:

— Послушайте, Швальб, где тут комната, оборудованная для подслушивания разговоров?

— Любую можно оборудовать.

— Нет, я спрашиваю про ту, которая уже готова для подслушивания. Я бы поговорил с русской, а вы бы послушали. Это не от моей гордыни, поверьте: просто вам надо послушать манеру нашего разговора, чтобы вы были моим контрастом в те дни, когда я буду уезжать и вы станете работать с ней один.

— Я сейчас позвоню в Краков, они пришлют из управления нашего мастера.