Майор Вихрь

— Москва еще не отвечала?

— А она не обязана нам отвечать. И на запрос, боюсь, не ответят. Еще цыкнут: «Не суйте нос не в свои дела».

— С полковником Кобцовым вы уже посоветовались?

— Самое паршивое дело, — продолжал задумчиво Бородин, словно не слыша вопроса капитана, — так это совать нос в чужие дела. Как считаете, а? Кстати, пирамидона у вас нету?

— Аспирин есть.

Бородин пощупал лоб.

— Да нет, аспирин мне, знаете ли, ни к чему.

Высоковский понял: старик обеспокоен. Поэтому он стал думать, как бы ему поизящней уйти.

— Да, вы Кобцову передали данные на Степана Богданова и других?

— Передал.

— Что он ответил?

— Компрометирующих данных нет. Но нужна дополнительная проверка.

— Слушайте, — спросил Бородин, — а у вас нет желания слетать к ним, а? По радио не скоро разберешься... Если они действительно там эдакие дела заворачивают, — это ведь не шутка... Я тут связался с поляками и со штабом партизанского движения: надо получить подтверждения на эти самые богдановские диверсии. В Москву передали сообщение с фамилиями начальства из штаба армий «А»?

— Конечно.

— Как думаете, завтра ответят?

— Трудно сказать.

— Поэтому и спрашиваю, что трудно сказать, — хмыкнул Бородин, — иначе б молчал. Когда у вас неприятности, вы как: любите излиться или в себе?

— В себе не могу.

— Я тоже.

Высоковский сказал:

— Я про себя философствовать люблю. А если вслух, то сразу теряю нить.

«Осторожный парень, — подумал Бородин. — А понимает все, глаз у него цепкий».

— Ну, это понятно, — сказал Бородин, — бывает.

— Товарищ полковник, а когда лететь?

— Я спросил: нет ли у вас желания? Что касается лететь, то это вопрос будущего. Погодим, пооглядимся. А? Как считаете?

— Лететь, видимо, придется, — ответил Высоковский. — Иначе операцию всю можем профукать. Обидно.

— Про ту ее радиограмму, которая ушла в Москву, сообщил, что это липа?

— Не столь резко. Я сообщил, что этот материал по новым данным, переданным тем же Вихрем и Аней, оказался фальшивым, составленным врагом в целях дезинформации.

— Теперь спросите меня еще раз про Кобцова...

— Больше не буду.

— Зря. Просто я еще тогда не решил для себя, как следует поступить точно.

— Теперь?

— Теперь я решил подумать о том, когда посылать вас к Вихрю...

Высоковский тонко улыбнулся и спросил:

— Интересы дела требуют, чтобы здесь рядом с вами в штабе не оставалось свидетеля? О радиограмме ведь знаем только мы вдвоем...

Бородин поиграл бровями и ответил:

— Это вы ничего. В точку. Меня, знаете ли, до войны больше всего обижало, когда хорошее дело приходилось прикрывать обманом. Видимо, бюрократизм прилипает в первую голову к тем, кто с ним борется.

— Я готов уйти к Вихрю хоть завтра, — сказал Высоковский. — Думаю, на месте все будет видней.

— Срок мы с вами установим. Торопиться не надо. Разведчик должен торопиться только один раз...

— Когда именно?

— Вот полетите — на аэродроме шепну, — сказал Бородин. — Ладно. Давайте-ка составлять им радиограмму.

Высоковский взял перо и посмотрел на Бородина. Тот пожевал, вздохнул прерывисто, недоуменно пожал плечами и начал диктовать:

— «Выясните все данные на полковника Берга: год и место рождения, родственники, бывал ли в СССР, должность, места работы. Сообщите немедленно. Сразу после этого буду докладывать командованию. Бородин».

Высоковский отметил для себя, как хитро старик сформулировал радиограмму — он не давал никаких авансов и в то же время санкционировал продолжение работы группы, в которой радист был скомпрометирован с точки зрения установок Кобцова.

«Спросить его, — подумал Высоковский, — понимает ли он, как с ним поступят, случись что страшное в Кракове? Хотя, конечно, понимает. Оттого так и диктует. Но понимает ли он, что со мной будет так же, как и с ним? Видимо, понимает. Я был бы последней собакой, посчитай хоть на минуту, что Аня действительно могла стать фашистской потаскухой».

— Когда приезжает полковник Мельников? — спросил задумчиво Бородин.

Мельников был начальником Управления военной контрразведки. Он пять лет находился нелегалом в Германии, два года дрался с фашистами в Испании как боец в интернациональных бригадах. Бородин два года был помощником Мельникова по разведке в осажденном фашистами Мадриде. Сейчас Мельников лежал в госпитале — туберкулез. Тем не менее кто-то сказал, что на следующей неделе он вернется в штаб. С ним Бородин мог говорить, как с самим собой.

— Говорят, ему стало хуже, — ответил Высоковский. — Чекисты были у него позавчера, он кровью плюет.

— Вот что... Вызывайте машину. Едем к нему. По-моему, это — решение.

Ночной полет

Радиограмма, посланная Аней через Бородина в Центр, была немедленно доложена заместителю начальника Генерального штаба РККА.