1. Аня была арестована.
2. Полковник Берг, арестовавший ее, предложил свои услуги в работе против гитлеровцев.
3. Аня передала дезинформацию, которая ушла в центр как особо важная.
4. Группа Вихря вступила в контакт с Бергом.
5. Берг вручил данные о личном составе штаба группы армий «А». (Если это не деза, — значит, это очень важные данные).
6. Вихрь передал сверхсекретные данные о плане Гиммлера по переводу в подполье частей СС (офицерский корпус и солдаты). (В силу своей стилевой правдоподобности это похоже на сверхтонкую дезу. Я не верю. Хотя, с другой стороны, кого этим им дезинформировать? Или в запасе иной план ухода в подполье? Возможно.)
7. Вихрь передал фамилии офицеров СС, ответственных за уничтожение Кракова. (Как возможно получить такие материалы?)
8. Вихрь передал данные об инженер-полковнике Краухе, авторе плана уничтожения Кракова, маршруты его поездок.
9. Вихрь передал данные о линии оборонительного вала по Одеру, являющиеся также совершенно секретными.
10. Вихрь передал данные о передвижениях партизанских соединений.
11. Переданы данные о семи диверсиях на железнодорожной ветке, обслуживающей оборонительный вал, совершенных боевой группой Степана Богданова.
12. Вихрь передал спецдонесение в центр. Генштаб его принял, сообщений оттуда не поступило.
Бородин совершенно ясно отдавал себе отчет в том, что сразу же после того, как он доложит об аресте Ани и о том, что она установила контакт с фашистским контрразведчиком Бергом, да еще контрразведчиком такого класса, как полковник, — вся деятельность группы Вихря будет поставлена под серьезнейшее подозрение.
«Конечно, именно этого не простят. Этого не поймут. Мой Кобцов мыслит прямолинейно: сидела у фашистов? Сидела. Другие патриоты честно смерть принимают, а ты пошла на сделку с фашистами? Пошла. Передала в центр дезу? Передала. Предательство? Предательство. Следовательно, вызвать сюда. Война, времени нет чикаться, нюансики анализировать. Победим — разберемся. А если она все это делала для нас? Ну, это еще доказывать надо».
Бородин отчеркнул красным карандашом все остальные пункты, вынесенные им на бумагу. Последний пункт — донесение в Генштаб, — он подчеркнул еще и синим карандашом.
«Видимо, спасти девчушку может ответ из Генерального штаба, — думал Бородин. — Если они оттуда позвонят по ВЧ и скажут, что группа Вихря помогла в операции, на которую Москва пошла в связи с тем немцем, что прилетал в Краков из Берлина, тогда картина изменится. Если сейчас идти к Кобцову, — поставлю под удар не только ее одну, но всех их там...»
В кабинет заглянул капитан Высоковский и, присев к столу, начал тщательно причесываться, помогая себе рукой, — он приглаживал ладонью свои блестящие, чуть вьющиеся волосы.
— Это некрасиво, Леня, — сказал Бородин, — мужчина должен причесываться в туалете. Вы охорашиваетесь, словно барышня в фойе театра.
— Я как-то об этом не думал.
— Зря. Это не мешает — изредка подумать.
— Вы на меня так сердитесь из-за этой радиограммы? — улыбнулся Высоковский. — Ей-богу, я ни в чем не виноват. Она крепкая девушка, я не понимаю, в чем дело...
— А может, никакого дела и нет вовсе? Больно мы до очевидных дел зоркие. Не верю я, знаете ли, очевидностям всякого рода.
— Вы уже передали ее донесение Кобцову?
— Спать хочется до смерти. Погода, верно, будет меняться.
— Осень... Будь она неладна.
— Не любите осень?
— Ненавижу.
— Отчего так?
— Купаться нельзя.
— Обожаю осень. Для меня, знаете ли, поздней осенью начинается весна. Именно поздней осенью. И, наоборот, осень, зима, Новый год с его грустью у меня начинаются в марте, ранней весной, когда в лесу ручьи журчат, снег тает.
— Что-то не понимаю.
— Это, наверно, старость. В старости уже все известно, предвидения мучат, наперед знаешь: что, откуда, почем и кому.