Майор Вихрь

В тот же день разведка Генштаба связалась с авиацией — необходимо было в течение ближайших же дней установить контакт с польскими партизанами отряда «Сокол» и разведчиками, откомандированными туда краковской группой «Вихрь». После этого шестерым разведчикам Генштаба с Львовского аэродрома надлежало вылететь на «Дугласе» в тыл к немцам, на заранее приготовленную партизанами площадку; взять на борт ФАУ и незамедлительно следовать в Москву.

От Пшиманского и Богданова:

«В квадрате 44, на выложенных полукругом кострах — восемь костров составляют полукруг, посредине треугольник — ждем вашего прилета каждую ночь, начиная с пятницы».

Из Львова спецгруппа Генштаба РККА — Пшиманскому и Богданову:

«Самолет прилетит в пятницу от 23 до 23.30».

От Пшиманского и Богданова:

«Просим перенести вылет с пятницы. Осенняя распутица испортила посадочную площадку. Прилетайте после воскресенья. Готовим запасную площадку с песчаным покрытием».

Из Львова в Москву:

«Пшиманский и Богданов сообщают, что из-за осенних дождей испортилась посадочная площадка. Готовят запасную с песчаным покрытием. Просят перенести вылет на следующую неделю. Ждем указаний».

Дежурный по Генеральному штабу позвонил в Ставку Верховного Главнокомандования.

Дежурный. Товарищ Горбачев, докладывает подполковник Савин из Генштаба. К нам пришла срочная радиограмма из Львова.

Горбачев. Давайте.

Дежурный. Группа «Ракета» просит указаний: посадочная полоса у партизан разъехалась из-за дождей. Считают, что сейчас рискованно садиться. Просят перенести полет на следующую неделю.

Горбачев. Я сейчас доложу.

Через десять минут полковник Горбачев позвонил в Генеральный штаб и сказал:

— Есть мнение, что откладывать полет нецелесообразно.

— Значит, передать приказ лететь?

— Я повторяю вам: есть мнение, что откладывать полет нецелесообразно...

— Ясно, товарищ Горбачев. До свидания.

— До свидания.

Указание из Москвы во Львов:

«Необходимо немедленно осуществить операцию «Ракета», не откладывая на воскресенье».

Из Львова Пшиманскому и Богданову:

«Просим сообщить, есть ли хоть какая-то возможность приземления».

От Пшиманского и Богданова:

«Площадка есть, но никакой гарантии дать не можем».

Из Львова:

«Вылетаем сегодня в условленное время».

Пшиманский и Богданов лежали на хворосте. От земли тянуло холодом — все шло к тому, что вот-вот ударят морозы. Небо было не по-ночному светлым, но звезды в нем были очень яркие — не голубые даже, а рельефно-зеленые.

— Спички есть? — спросил Богданов.

— Пожалуйста.

— У немцев хорошие спички.

— У них дрянные спички. Бумажные. Они пальцы жгут. Когда ж они подлетят?

— Должны сейчас.

— Через три часа будете у своих, — улыбнулся Пшиманский и в темноте даже не увидел, но ясно почувствовал, как улыбается русский.

— Не верится, — сказал Богданов.

— Постучите пальцами о дерево. Это наша верная примета.

— Дерева нет.

— Вы лежите на дереве.

— Постучал. Сбудется?

— Конечно.

— Тихо...

— Они?

— По-моему, да. Ну-ка, осветите часы.

— Сейчас.

— Они. Тютелька в тютельку. Это они.

Пшиманский поднялся с кучи хвороста, ударил себя прутиком по голенищу сапога и сказал:

— Зажигай!

Костры ушли в небо острыми языками белого пламени. Степан Богданов почувствовал, как внутри у него все затряслось: сейчас он погрузит эту акулу с маленькими крылышками и полетит со своими ребятами домой, а потом поедет к старику — хотя бы на день, а после вернется на фронт и не будет красться по ночным улицам, как вор, и не будет говорить с ребятами, то и дело оглядываясь по сторонам, и снова научится смеяться, и снова сможет мечтать про то, что будет, а не поедать себя тем, что было.

К Пшиманскому, нелепо размахивая руками, прискакал Юрек из разведки на взмыленном мерине без седла. Лицо его плясало. Сначала Богданов подумал, что это так играет на его лице пламя костров. Но потом он увидел, как трясутся острые колени парня, упершиеся в ребристые бока коня, и понял: что-то случилось.

— Слышите?! — шепотом прохрипел Юрек. — На шоссе танковая колонна идет.

Богданов услыхал глухое урчание: шоссе проходило в трех километрах отсюда — по укатанному проселку полчаса ходу, танкам — десять минут от силы.

Пшиманский замахал руками:

— Туши костры!

Но в это время над головой с ревом пронесся самолет — он шел на посадку.