Майор Вихрь

— Назначайте место новой встречи, — предложил Берг, и Коля почувствовал, как в голосе полковника что-то сломалось.

Вихрь посмотрел на Колю, потом на Берга и сказал:

— Этот парень, — и он положил руку на Колино плечо, — мне как брат. Понятно?

— Понятно.

— Если с его головы упадет хоть один волос, я обещаю вам много несчастий.

— Ладно, — сказал Берг все тем же усталым, надломленным голосом, — не стоит нам друг друга пугать, и так довольно страшно жить в этом мире. Завтра утром я жду. Надеюсь, мой адрес вам говорить не стоит?

— Не стоит, — сказал Коля.

— До свидания, — сказал Берг.

— До встречи.

— Мне держать налево? — спросил Берг, отойдя шагов десять. — Я плохо ориентируюсь на местности.

— Да. Все время по распадку. Выйдите на проселок, и направо. Он выведет вас к шоссе.

— Спасибо.

Берг пошел было дальше, но его снова остановил Коля.

— Послушайте, полковник, — сказал он, — постарайтесь все же узнать, чем занимается Краух, а?

Берг покачал головой и ответил:

— Нет. Этим будете заниматься вы. Сами.

Он уходил, сгорбившись, и ноги переставлял трудно, как старик.

«Если я предупрежу старшего, чтобы он не появлялся в городе, он, видимо, испугается, — размышлял Берг, — он боится меня и ничему не верит. Конечно, это не тот класс разведчика, который нужен мне. Он не понимает, что я значу для их командования. С другой стороны, в гестапо отпечатаны его портреты, и, если его схватят, как он ни силен, они могут его замучить до такой степени, что он скажет им обо мне. Хотя нет. Этот будет молчать».

Берг обернулся: русские все еще стояли на том месте, где он их оставил.

«Нет, рано, — решил он. — Его побег из гестапо — мой козырь. Еще рано. Это надо суметь продать. А торгуют умные люди с глазу на глаз».

Попытка — пытка

Седой и Тромпчинский ждали Вихря в машине на выезде из города. Вихрь опаздывал, Седой, волнуясь, то и дело поглядывал на часы.

Наконец, Вихрь показался из переулка: он был в очках, в модном реглане, на лацкане пиджака значок члена нацистской партии.

— Простите, пожалуйста, — сказал он, влезая в машину, — в центре была облава, я отсиживался на чердаке. Едем, есть разговор.

Тромпчинский нажал на акселератор, и машина рывком взяла с места.

— Вот какая штука, — начал Вихрь, — у нас есть два адреса. По этим адресам живут фрицы, которые непосредственно будут взрывать Краков.

— Прелюдия довольно занятна, — сказал Тромпчинский. — Когда им надо проламывать черепа: сегодня вечером или ночью?

— Это кустарщина, — ответил Вихрь. — Тут завязывается довольно интересная комбинация. Это, конечно, параллельная комбинация, на нее ставку делать нельзя, но использовать мы должны все пути, чтобы спасти город. Все пути. Дело заключается в том, что один из этих двух эсэсовцев — сын убитого в Гамбурге коммуниста и расстрелянной в концлагере коммунистки. Но об этом он не знает. Сказать ему об этом может только один человек — Трауб.

Писатель спросил Тромпчинского:

— Послушайте, Юзеф, вы понимаете, с чем вы ко мне пришли?

— Понимаю.

— Включите радио, я боюсь микрофонов, хотя точно знаю, что их здесь нет: телефон выключен, а все отдушины я сегодня утром облазил с палкой.

По радио передавали отрывки из оперетт. Видимо, это была запись из Вены — голоса были поразительны, оркестр звучал единым целым, а хор словно выталкивал солистов, а потом так же точно и слаженно поглощал их.

— Откуда к вам поступили эти данные?

— Это несерьезно, пан Трауб. Лучше тогда сразу вызывайте гестапо.

— Я обещал помогать вам — в безопасных для меня пределах... Объясните мне, чем я заслужил это ваше проклятое, полное, ненужное мне доверие?

— Только одним: вы писатель!

— А мало ли писателей в Германии?! Какого черта вы прилипли ко мне?!

— В Германии мало писателей. Один из них — это вы. Те, остальные, те не писатели. Они попросту нацисты, фашисты, псы.

— Милый мой Тромп, — улыбнулся Трауб, — я не смогу выполнить вашей просьбы. Я был полезен вам в той мере, в которой ощущал свою возможность помочь вам. Дальше начинается полицейский роман, а я писал психологические драмы, настоянные на сексуальных проблемах. А с тех пор, как фюрер решил, что сексуальные проблемы разлагают будущее нации — ее молодежь, я стал писать нудные газетные корреспонденции.

— Дорогой Трауб, я не стану рисовать альтернативу вашему отказу. Это будет очень страшно, если вы откажетесь. Просто Краков станет пеплом. И все. Один раз вы помогли нам, крепко помогли, неужели откажетесь во второй?

— Надеюсь, вы не станете меня пугать тем, что однажды я вам уже помогал?

— Если б я был уверен, что поможет, попугал бы. Потому что иначе они уничтожат мой город.

— Пугать можно кого угодно. Пугать нельзя художника, потому что он сам столько раз себя пугал силой своего воображения, что больше ему, вообще-то говоря, бояться нечего.

— Писатель, знаете, я не верю, что вы нам откажете.

— Тромп, милый, давайте с вами рассуждать логично: ну, приду я к этому парню. Что я ему скажу? Меня тут каждая собака знает, он позвонит в гестапо, и завтра же мне станет очень больно у них в камере.