Макорин жених

обидел. Нормы казенной не признаю, она мне на разминку. Спросите вон Пашу, он не даст

соврать: когда я в одиночку работал, по две, а то и больше давал. Мужик, сами знаете, от

работы не прячется. Да не в этом дело, хоть я уж и думал, что за самую сердцевину жизни

ухватился! На-ко! Егор Бережной на почетной доске, Егора Бережного в президиум

усаживают, как важного представителя, рядом с уполномоченным из района. Шутка ли! Эко,

думаю, достукался!

А теперь понимаю: хоть и садили тогда в президиум, да в нутре-то у меня ещё было

пусто. Не там я искал сердцевину-то... Но люди помогли её всё-таки найти. А уж нашел да

ухватился за неё, ныне меня с пути не сковырнёшь! Держаться буду обеими руками. От

колхоза, бывало, бежал по дурости. В лесу дальнюю делянку выбирал, от людей прятался.

Сам да один – себе господин. Так думал. И свету был не рад. Не таю, чуть в кулацкой

компании не погряз. Спасибо добрым людям, выручили, по башке легонько стукнули

вовремя. Когда понял я это, будто из дымного кушника1 на волю вышел. Глазам от яркого

свету больно, они слезятся, а дышать легко... Недаром говорится: живи для людей, поживут и

люди для тебя...»

Макора читала, не в силах оторваться от этой вовсе не гладкой, будто взъерошенной

Егоровой речи. И так ей захотелось с ним теперь встретиться, что она махнула рукой на

занятия, поехала в театр искать Егора. Попала как раз в перерыв. Народу полно. Как найти?

Увидела у книжного киоска Пашу Пластинина, кинулась к нему со всех ног. Паша разыскал

Егора.

– Ты что же? Обещал прийти и не пришёл, обманщик, – набросилась на него Макора.

Егор прятал улыбку под усами.

– Так, Макора Тихоновна, занят же был. На трибуне мы нынче выступаем, не лаптем щи

хлебаем.

Паша Пластинин сделал вид, что его очень заинтересовала диаграмма вывозки леса,

висящая на стене.

Среди тысячи людей, передвигающихся в ту и другую сторону по широкому залу, в

необычном гуле голосов они стояли – Егор и Макора – вдвоем, одни-одинёшеньки и

смотрели друг на друга.

3

В субботу Макора проводила Егора, долго махала ему с пристани кашемировым своим

полушалком. Пароход скрылся за судами, стоящими на рейде. Макора с толпой

1 Кушник – лесная избушка.

провожающих вышла на городскую улицу. Давно ли эта улица казалась ей чужой,

неприютной и страшноватой. Ныне она приняла Макору в свой водоворот дружелюбно и

весело. Хорошее настроение не покидало весь день. Немножко и грустновато, что рассталась

с Егором, но рассталась-то ведь ненадолго. Закончатся курсы, снова она приедет в родной

Сузём, и чует сердце, что изменится, пойдёт по-новому жизнь...

А утром Макору разбудил тревожный говор соседок по общежитию. Ещё не одетые, с

растерянными лицами, они стояли у репродуктора.

– Неужели, девоньки, настоящая война?

– Слышь, города наши бомбят, чего же ещё!

– Да помолчите вы, дайте слушать...

Макора вместе со всеми приникла к репродуктору. Он хрипел и трещал, не всё было

можно разобрать. Но одно она поняла: случилось что-то страшное и непоправимое. Еле

ополоснув лица, без завтрака и чаю все поехали в институт. Трамваи названивали резко и

тревожно, ветер гнал по улицам обрывки каких-то бумаг, вихрил пыль. Хотя светило

июньское солнце, но было холодно. То же, наверно, было и вчера. Но вчера ничего этого

Макора не замечала. Нынче каждая мелочь как-то по-особому кидалась в глаза. Исчезли

улыбки с лиц. Случайный смех в толпе казался нелепым, кощунственным. Люди недоуменно

и осуждающе смотрели на весельчака. Что он, не знает, не слыхал?

В городе началась мобилизация. Мужчины-курсанты все ушли на мобилизационные

пункты. Женщинам сказали, что курсы будут продолжаться. В понедельник очередное

занятие состоялось, хотя число курсантов значительно уменьшилось. В институтском

вестибюле появилась карта с флажками. Все перерывы у неё стояла толпа.

Нет, тогда ещё Макора не могла и представить, какие испытания обрушились на страну.

Она думала, что как-нибудь всё утрясется, война кончится быстро. Ведь бывали же и до этого

конфликты. А вскоре пришло письмо от Егора со штемпелем: действующая армия, полевая

почта...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Где-то милая помнит о друге

Как ни долго, а будет ждать,

Чтоб в такие надежные руки

Своё девичье счастье отдать.

Степан Щипачёв

Глава первая

БЕСЕДА В ДОРОГЕ

1

Синяков возвратился с фронта в разгар войны по болезни.. Он подвернул ногу, да так, что

сколько ни лечили, укрепить ее по-настоящему не смогли. Чуть неровность, неосторожный

шаг– ступня свихивается, и опять лежи неделю, а то и больше. Сустав распухнет, и ступить

невозможно – боль. Приехал он домой в такой день, что и себе оказался не рад. Ещё издали, с

реки, он увидел сияющие окна своего пятистенка. Что это? Постояльцы, может быть, живут

во всех комнатах? И в кухне свет. Видимо, постояльцы. Но когда стал подъезжать ближе и