звучно называют рабочих, прицепляющих бревна к тросу) вместо того, чтобы перекинуть
трос через блоки, привязанные к деревьям в глубине делянки, пускают его через первый
попавшийся пень. Так проще и легче для них. Но можно представить, насколько
увеличивается нагрузка, когда стальной трос вгрызается в сырую древесину пня.
И вот Юра пошел к Синякову. Услышав, о чем речь, тот сделал скучное лицо.
– Кронштейн, говоришь? Будет тебе шебаршить. Где я возьму его, когда и на
леспромхозовском складе нет. Вот привезут, получишь... Что? Не в кронштейнах дело?
Вместо блоков пни? Так что, я бог, что ли? Не пойду же я сам в делянку за вас блоки к соснам
привязывать.
Юра сделал попытку возразить. Синяков не в шутку рассвирепел.
– Ты, юнец, рано учить берешься. Другие и без кронштейнов управляются. У соседей вон
всегда план перекрыт. То-то? Топай-ка назад да скажи Бызову, чтобы дурака не валял. Не
сделает мне плана, покается...
5
От начальника Юра зашел в бухгалтерию за нарядом на смазочное. Увидел там завхоза
Фишку. Тот сидел, развалившись на стуле, и, снисходительно щурясь, слушал болтовню
счетовода Доретты. Плотная, румяная, в кофточке с короткими рукавами, она была из тех,
про коих говорят: в сорок два года – баба ягода; в сорок пять – баба ягодка опять. Она
щебетала с Фишкой, строя ему глазки, а руками безостановочно перебирала косточки на
счетах. Дуня Петялина толкнула Юру локтем, бровью указав на эту парочку. Сказала:
– В делянку идешь? Давай вместе...
На улице она затрещала:
– Видел? Вот у нас соловей да галочка – молодая парочка. Втрескалась старуха в
холостого Петруху. Да и вправду, Фишка – детина форсистый, культуры нахватался, говорит
– что орехи щёлкает. Слыхал?
1 Вага – то же, что аншпуг, кол для раскатывания брёвен.
– Слыхал, – подтвердил Юра, – форс есть, это верно.
– Говоришь! Да тут иные чуть с ума из-за него не посходили. А счетоводка их обскакала.
Приворожила... Вот погоди, и тебя околдуют. .
– Меня незачем, я без форсу. .
– Форс неважно. Был бы холост. Ты не женат?
Что Юре оставалось ответить?
– Бобыль.
– Ну, ничего. Попадется толковая девка, будешь как сыр в масле кататься. Ты парень тоже
видный...
– Спасибо за похвалу.
– А на здоровье. Правду говорю...
ХОЗЯИН КРУТОЙ ВЕРЕТИИ
1
От Егора Бережного до конца войны не было вестей. И вдруг он нагрянул сам в желтом
полушубке с офицерскими погонами на плечах, загорелый, могучий, пахнущий ветром,
прямо в Сузём, к Макоре. Та почувствовала себя в богатырских Егоровых объятиях
беспомощной маленькой девочкой. Смогла только проговорить:
– Где же ты пропадал, Егорушка?
А он носит её по комнате, смеётся, целует, щекоча пушистыми усами, говорит:
– Где бы ни пропадал, нынче уж я у тебя...
Эти часы и дни Макора назвала самыми счастливыми для себя. Она, казалось, забыла обо
всём, только и жила Егором и своим счастьем.
И Бережной не заметил, как пролетела неделя. На вторую неделю он вдруг почувствовал,
что чего-то ему не хватает. Чего? Дела рукам. Пошел к Синякову. Обнялись при встрече,
потолковали о военных буднях, поделились друг с другом воспоминаниями. Егор рассказал,
как ему пришлось бедовать в окружении, бродить по вражьим тылам, воевать в партизанском
отряде. Разговор перешел на дела сегодняшние. Синяков предложил Егору взять бригаду. Тот
согласился и назавтра уже был в делянке. Бригада состояла сплошь из женщин. Они
встретили Егора с радостью.
– Нынче, бабы, нам будет житьё! О таком бригадире всю войну мечтали.
Егору бросилось в глаза странное обстоятельство: работали главным образом вручную,
даже электропилы были не у всех, многие обходились старой лучковкой, бездействовали
трелёвочные лебедки, на нижнем складе, печально опустив длинные шеи, застыли
запорошенные снегом погрузочные краны. А люди трудились напряженно, и сил у них не
хватало, чтобы справиться с заданием. Егор вечером в конторе сказал об этом Синякову. Тот
покрутил меж пальцами карандаш, как-то кисловато глянул на нового бригадира и сказал
сквозь зубы:
– С кранами этими только морока одна. Людей бы нам побольше, вот это дело...
Со временем Бережной убедился, что первое впечатление не было обманчивым. Синяков
не любил техники и боялся её. Это подтвердил и Иван Иванович:
– Пожалел я однажды Синякова, ей-богу. Директор его взял в оборот. Ты, говорит,
консерватор, ты антимеханизатор. Сидишь ты на своем Сузёме, как сыч на овине в дневную
пору, глаза пялишь, а ни хрена не видишь. А он, Синяков-то, хлопает глазами и впрямь будто
сыч. А мужик-то ведь он неплохой. Всю, можно сказать, мочь Сузёму отдал. Как пришел с
войны, до её конца скрипел, кряхтел, с бабами воевал, штурмы-авралы всякие устраивал,
тянул план. А как тянул? Все деревни на зиму очищал. Держишь топор в руках – в делянку.
Как иначе будешь делать, парнечок, лес-то надо. Ну, после войны, к тому времени, как ты