Макорин жених

Егор ввалился в кабинет к Синякову в тот момент, когда тот вёл очередное телефонное

наступление на районные власти, требуя у них людей. Ероша пятерней волосы, беспрестанно

дуя в трубку, Синяков не принимал в расчет никаких отговорок и объяснений, твердил одно и

то же:

– Мне дан план. Понятно? А без людей я план вам не выполню, значит, и мне и вам

солоно доведется. Вы подбросьте мне хоть на месячишко душ полсотни, ну на худой конец

недели на две. Всё равно сейчас в колхозе работы не ахти что, а у нас они бы и с планом

подмогли, и деньгу заколонули... Не полсотни, так десятка два на недельку прошу...

Он устало повесил на рычаг трубку, вытер тылком ладони пот на лбу.

– Здорово, Егор Павлович. Видишь, как приходится за план-то бороться...

– Вижу, крепко ты борешься, Федор Иванович.

Синяков не уловил насмешки, удовлетворительно мотнул головой.

– Приходится...

Егор сел на стул к окну, снял свой треух, положил на подоконник, расстегнул полушубок.

По всему было видно, что он пришел не без дела, и Синяков приготовился его слушать, по

привычке положив руки на настольное стекло. И верно. Бережной начал разговор. Начал он

его так, что Синяков сразу насторожился.

– Помнишь, Федор Иванович, ты меня уму-разуму учил, ну, хотя бы в Новочистях, около

поленницы... Помнишь?

– Ты к чему это? Помню.

– А к тому, что нынче мне тебя захотелось поучить. Выслушаешь ли?

– Учи, – усмехнулся Синяков, – ежели тебе приспичило стать учителем. И откуда столько

ныне учителей берётся? Всем охота в просветители. Давай выкладывай.

Егор сморщил лоб, насупясь. Потом поднял голову, посмотрел Синякову в глаза.

– Видишь ли, Федор Иванович, тебя мне учить вроде и не приходится. Не я над тобой

начальник, а ты надо мной. Но иной раз эту, по-военному сказать, субординацию и отбросить

полезно. Неправильная у тебя, Федор Иванович, политика...

Синяков взорвался смехом.

– Даже политика неправильная. Ну, давай, направляй на путь, слушаю...

Он принял нарочитую позу, демонстрируя усиленное внимание. Егора не обидел ни смех,

ни поза Синякова. Он продолжал тем же тоном, медленно подбирая слова.

– Дело-то по существу простое, товарищ Синяков. Ты людей в делянки гонишь, а техника

у тебя в лучшем случае используется плохо, а то и ржавеет без призора. Отсюда все беды.

Оседлай технику – и ты будешь выполнять планы при половинном количестве людей, а

может, и того меньше...

Синяков сощурился, забарабанил пальцами по стеклу.

– А ты сам пробовал оседлать?

– Пробовал, Федор Иванович.

– Далеко ускакал?

– Скакать-то надо всем вместе, товарищ начальник, тогда будет толк. Чтоб имелись

запасные части, чтоб механика не ждать по неделе, когда он нужен сейчас, чтоб ремонтная

база была на уровне...

– Вот то-то и есть. Требовать да диктовать все умеют неплохо. И всем кажется, лишь бы

Синяков захотел, всё появится по щучьему веленью. А Синяков и не кудесник вовсе... Не

кудесник он, вот в чём вопрос. Понятно?

– Понятно, – как ни в чём не бывало ответил на задиристый вопрос Егор Павлович. – У

меня есть предложение, товарищ начальник.

– Что ещё? – насторожился Синяков.

– Ничего страшного, – дрогнул усами Бережной. – У людей давно уж комплексные

бригады работают, и, говорят, толково получается, машины и рабочая сила лучше

используются, и производительность труда идёт в гору. Давайте и у нас попробуем.

Синяков взял зачем-то чернильницу, посмотрел сквозь неё на свет, пожевал губами, скоса

глянул на Бережного.

– Опытами заниматься ныне не время. План трещит, а мы будем затеи разные разводить.

Вот сезон кончится, тогда и попробовать можно. А сейчас заводить заваруху не время.

– Время, Федор Иванович, – встал Бережной, запахнулся, нахлобучил шапку. – Самое

время. И ежели не на всём лесопункте, то позволь мне попробовать хоть на одном участке.

Синяков тоже встал, начал одеваться, выключил настольную лампу. Постоял у шкафа,

глядя в пол.

– На одном-то участке, шут с тобой, пробуй, коли так приспичило. Катай на Крутую

Веретию, орудуй там, будь хозяином, поглядим, что получится...

– Значит, подальше с глаз?

– Догадлив ты, Егор, – засмеялся Синяков, гася свет.

4

Крутая Веретия – самый дальний от Сузёма участок. Там одно время работала

лесорубческая артель, от неё остались два старых барака, потом к ним пристроились

маленькие рубленые домики, в которых жили семейные лесорубы, а в последнее время туда

были завезены щитовые дома. Они образовали новую улицу. Чуть поодаль, у ручья, стояла

баня, вся в тяжелых ледяных наростах, свисающих из-под застрехи, прикрывающих, будто

панцирем, бревенчатые стены. В этот угол, с которым весной и осенью нет ни пешей, ни

конной связи, посылали главным образом вербованных, а из сезонников тех, кто приезжал в

одиночку. Ни ремонтных мастерских, ни даже примитивной кузницы там не было. Егор

обошел поселок, постоял над обрывистым берегом ручья, теребя кончик уса.

– Попробуем и здесь, – сказал он вслух и зашагал вдоль поселка. В конце улицы было