Макорин жених

Сигнальщик машет рукой. Юра кричит лебёдчику: «Давай вперёд!» Лебедка заработала,

трос натянулся так, что, кажется, тронь его – зазвенит. Подтягиваемая тросом ноша идет с

трудом, цепляясь за пни, взрывая горы снега. Увы, она не дошла до складской площадки:

лопнул кронштейн. Лебедчик заругался на чём свет стоит. Подозвал Юру.

– Дуй в поселок за кронштейном.

– А разве нет запасного? – наивно спрашивает Юра.

Лебедчик смотрит на него точно так же, как смотрел доброй памяти школьный учитель

Апельсин Салатыч, когда Юра у доски нёс великую чепуху. Под этим красноречивым

взглядом юноша горит со стыда и направляется по тропке к поселку, в душе радуясь, что хоть

ноги разомнёт на ходу. Навстречу попадается бригадир Бызов.

– Куда, дружок? За кронштейном? Вертай обратно. Их брат, ещё вчера не было. В район

за ними послали, в цереме, да привезут ли кто знает...

– Что же делать?

– Пошли к костру.

У костра собралась вся бригада. Юра по простоте душевной думал: вот будет шуму-гаму!

А ведь ничего. Люди устраивались вокруг огнища возможно удобнее: кто на еловых ветках,

кто на чурбаке, кто мастерил подобие кресла, вбивая колья в глубокий снег. «Видать, дело

привычное», – соображает Юра. Дуня Петялина вынула из корзинки сковородку, поставила

её на каменные угли и положила кусок свинины. Аппетитный запах жареного разлился в

морозном воздухе.

– Вот и закусим, бывало, – потянул носом лебедчик.

– Только тебя и угощать, – отозвалась Дуня. – И так добро кронштейны ломаешь.

– Жарким накормишь, так не сломается кронштейн, – гоготнул лебедчик.

Дуня уставила руки в боки и под дружный хохот лесорубов закидала лебедчика

вопросами:

– У тебя? Не сломается? Да бывало ли когда такое?

А лебедчику хоть бы что. С невозмутимым видом он очистил топором от сучьев длинный

березовый прут. Заострив конец прута, насадил на него ломоть хлеба, густо посоленный, и

стал жарить над пламенем костра.

Дуня изумленно уставилась на него.

– Что ты делаешь? Ведь спалишь хлеб...

– Ты, девонька, не спали чего-нибудь, – ответил лебедчик, переворачивая ломоть то

одной, то другой стороной. Когда же он стал с аппетитом есть поджаренный, хрустящий на

зубах хлеб, у Юры засосало под ложечкой. И он последовал примеру лебедчика.

На тропке появился Иван Иванович, но, заметив собравшихся у костра, свернул в

сторону и заприхрамывал вдоль опушки.

– Иваныч, иди сюда погреться! – гаркнул Бызов.

Мастер, будто не слыша, уходит всё дальше и дальше. И Юре становится грустно. Он

смотрит на удаляющуюся фигуру мастера и думает: «Он уходит подальше от греха. А я? Чем

же лучше я, согревающий у костра ноги, озябшие в пору безделья?..»

3

В воскресенье в клубе концерт. Афиша, намалеванная лиловыми чернилами на обороте

старого плаката, косо прибитая над прилавком продовольственного ларька, заставила Юру

улыбнуться. И слово-то концерт в этом медвежьем углу звучало, как насмешка. «Где же они

тут ставят свои концерты? Не на конюшне же, в самом деле», – думал Юра. Спросил об этом

продавщицу.

– Зачем на конюшне! – обидчиво глянула она. – У нас клуб есть...

Широким ножом она ловко отрезала полбатона хлеба, положила на весы и, косясь глазом

на стрелку, закончила прерванную фразу:

– ...Не хуже вашего, городского...

– Что ж, посмотрим.

– Милости просим.

Вечером, собираясь в клуб, Юра обратил внимание на свои помятые брюки. Выутюжить

бы надо... А для чего? Подумаешь, театр! Сойдет и так.

Всё же руками, как мог, разгладил особенно мятые места, попытался выправить чуть

заметные старые складки.

На улице у склада перед ним вытянулся, взяв под козырек, Васька Белый.

– Здравия желаю, товарищ уполномоченный! Не в клуб ли направились?

– В клуб. Где он у вас находится?

– А вон там. Фонарь у барака видите? Это и будет клуб, товарищ уполномоченный.

– Спасибо. Но почему вы меня уполномоченным величаете?

– Как же! Мы знаем. По одёжде определяем, – доверительно сообщил старик. – А что я

вас хочу спросить, извиняюсь, собранье будете у нас проводить или как?

Старик раззабавил Юру, и тот, солидно кашлянув, ответил:

– Придется и собрание провести. Приходите, может, выступить пожелаете.

– Выступим обязательно. Без этого нельзя. Вот подготовлюсь; с рабочкомом конспект

согласую...

– И конспект?

– А как? Рабочком у нас строг, шибко строг... А вас как звать-величать, товарищ

уполномоченный?

Юра назвал фамилию.

– Имя-отчество не откажитесь сообщить, поскольку вижу, что человек вы хороший,

уважительный. По имечку и отчеству желательно...

Ввел старик Юру в краску. Когда юноша удалялся, слышал, как Васька бормотал про

себя:

– Уважительный человек, не то что другие...

Дошел Юра до указанного стариком фонаря. Невзрачный барак с почернелыми стенами,

если бы не вывеска над входом, нельзя никак принять за клуб. У крыльца стоял

прислоненный к перильцам голичок. «Ноги обметать», – сообразил Юра. Этот голичок

увенчал его скептическое отношение к сузёмскому клубу. Умышленно не обметя ног, Юра