Макорин жених

Бызов ловко подхватил его рукой за шею, посадил на нарах, сам сел рядом, сказал

строго:

– Ты дурака не валяй, молодой человек. Здесь маменьки нет, чтоб за тобой ухаживала.

Станешь кочевряжиться, добра не будет...

Юра с недоверием смотрел на Бызова. Кудлатая нечесаная голова, загрубелое

обветренное лицо с крупным сизоватым носом, нависшие брови, татуировка на бицепсах –

портрет, прямо скажем, далеко не привлекательный. Но в глазах, серых, грустноватых, Юра

прочел настоящее человеческое участие. И он виновато улыбнулся. Сказал с нарочитой

грубоватинкой:

– Не кочевряжусь я. Видишь, все продовольственные ресрсы...

Он присвистнул, открыв чемодан.

– Понятно. – Бызов произнес это слово так, будто иного ничего и не ожидал. – А

деньжата у тебя есть? Хоть на пропитание...

– Немного есть.

– Иди сейчас же в лавку, пока не закрыли, – тоном приказа сказал Вызов, – а то утром и

червячка заморить нечем будет, какой ты тогда работник...

Юра встал и вышел из барака. Бызов погрозил кулаком картежникам.

– Оставили парня голодным, псы...

Те дружно захохотали.

– Пущай ему мамка пришлет свежего...

– Опять полакомимся...

– А ты в шефы к нему записался? Ублажай его, они, чистюли, это любят...

– Он знает, чьи пятки чесать, чует, где отвалиться может...

Бызов крепко выругался, залез в свой маленький Ташкент за каленой печкой и захрапел.

Глава пятая

НЕУДАВШИЙСЯ СТУДЕНТ В ЛЕСНОЙ ДЕЛЯНКЕ

1

Все случилось очень просто. Папа сгоряча сказал, что теперь остается одно – идти на

лесозаготовки. Юра, водивший пальцем по затускнелому стеклу, резко обернулся и устремил

на отца упрямый взгляд.

– Хорошо, я пойду на лесозаготовки...

Сколько мама ни ахала, как она ни уговаривала сына не делать глупостей, тот стоял на

своём. Раз так случилось, менять решения нет надобности. Он не дитя, и с ним возиться

нечего. Он сам найдет свой путь в жизни...

Конечно, он не дитя. Это подтверждается и аттестатом зрелости, который мама хранит в

одном из ящиков комода. Когда этот долгожданный аттестат был получен, Юре казалось, что

с ним он завоюет весь мир. Но завоевать мир оказалось не так-то легко. В университет он не

прошел по конкурсу. Домой вернулся удручённым.

Что же теперь делать? Мама подняла глаза на папу. Разве нельзя позвонить в

архангельские институты? Можно позвонить, но ведь поздно. Мама заплакала. Всё-таки отцы

плохо заботятся о детях. Ну, бывают же исключения, когда приходится пренебречь кое-чем и

использовать хоть раз в жизни свой вес в личных целях. Папа, когда звонил, используя свой

вес в личных целях, был красным, словно рак. И ничего не получилось. Папа в душе даже

был рад этому. А мама сказала, что он тряпка. Первый раз она так грубо и неумно сказала.

Папа рассвирепел и тогда крикнул, что таким, как их сынок, надо не в университеты

поступать, а идти на лесозаготовки.

И вот Юра на лесозаготовках.

В первом письме своим школьным товарищам он написал:

«Орлы! Здравствуйте! Поклон вам от лесоруба. Спешу сообщить, что покорный ваш

слуга успел уже получить квалификацию. И какую! Махальщик. Вам и не понять, что это

такое. Не тротуары на Павлиновке утюжить, не на диспутах «Есть ли счастье и с чем его

едят?» позевывать, не на танцульках перед девчатами расшаркиваться, а день-деньской

стоять по колено в снегу, махать рукой либо прутом и кричать до хрипоты: «Давай вперёд!»,

«Стоп!». Чувствуете? Чем не капитан пиратского фрегата!

Однако, братцы, грустно. Во-первых, грустно потому, что не с кем добрым словом

перемолвиться: народец вокруг меня ой-ой! Во-вторых, какие бы гимны труду ни пел наш

знаменитый диспутант Беляковский, оный труд отнюдь не сладок и как он облагораживает

душу, не могу понять, хоть убей. Вот вам картина. Стою на своем «ответственном» посту,

полной грудью вдыхая смолистый морозный воздух. Вспыхивают гирлянды электрических

огней, и при их ослепительном свете я вижу, как в глубине делянки копошатся человеческие

фигурки. Это наши старатели заносят металлический трос на пасеку. Не на ту пасеку,

разъясняю вам, где стоят пчелиные ульи, а на ту, где беспощадный человек порушил наземь

вековые ели. С тросом возятся долго. Поглядываю на лебедчика. Он сидит, безмятежно

покуривая. Ему что! В овчинном полушубке, ватных штанах и широченных валенках мороз

не страшен. А я весь заколел. Пальцы ног ломит, хотя я их замотал, по совету бригадира,

несколькими слоями портянки и газеты. Как видите, друзья мои, мне стала ведома здесь ещё

одна сторона культуры. Оказывается, газета полезна не только для повышения политического

уровня, как уверял нас незабвенный комсорг Ваня Новиков, но и для согревания ног, вернее,

для предохранения оных от почти неизбежного обмораживания. Полный признательности

прессе, я всё же не полагаюсь на неё целиком и приплясываю, разминая снег».

2