Если взаимная сочетаемость и относительное постоянство политической, социальной и экономической структур со временем закреплялись в менталитете и в соответствующих сферах поведения и культуры разных расовосоциальных групп населения колоний, в целом не противореча их давним цивилизационным традициям, то в области собственно духовной культуры (религиозной, художественной и т. д.) такое соединение происходило гораздо тяжелее. Дело в том, что эта культура в ее пространственной и временной протяженности, доходящей до универсальности (безграничности), выходит далеко за рамки наличного (ограниченного) общества, способного порождать определенные стереотипы мышления и поведения уже одним своим постоянством. В пространственном выражении — это сфера высшего, сверхреального, а в религиозном сознании (обычно) — небесного как местонахождения всемогущих божественных сил, непосредственно управляющих судьбами отдельных людей и целых народов (и природой) и представленных (представляемых) в собственных сакральных символах. Во временном выражении — это сфера неразрывности времени, его бесконечности для природы, космоса, божественного и относительной бесконечности для человечества («от сотворения» теми же природой, космосом, божественным), что в коллективной исторической памяти конкретного этноса символически обозначается формулой «с незапамятных времен».
И в одном, и в другом отношении архетипы коллективного сознания у всех трех культурно–расовых групп, участвовавших во «встрече миров», были абсолютно разными. И это неудивительно, если учесть, что они были выходцами из разных континентов — Америки, Европы и Африки, принадлежали к разным культурно–религиозным системам — «осевой» христианской, «доосевой» индейской в зонах развитых цивилизаций Америки, первобытной мифологической у множества индейских племен и привезенных из Африки рабов.
В колониях господствующее положение заняла религия завоевателей — христианство. В своем прозелитистском рвении католическая церковь при поддержке конкистадоров и государства добилась практически полного уничтожения «материальных» символов прежних религиозных культов индейцев — храмов, идолов, сакральных изображений. Эта «смерть богов», разрушавшая коллективное самосознание и подрывавшая этнокультурную самоидентификацию индейцев, не приводила, однако, к «искоренению» старых символов и замене их новыми на уровне архетипа. Они продолжали жить в сознании и подсознании604
. Хотя индейцы и научились исполнять многие католические обряды и принимали «христианские» имена, церкви все же не удалось превратить их в ревностных католиков и навязать им совершенно новую форму самоидентификации. Мешали этому также память об ужасах конкисты и откровенно униженное положение индейцев в социально–статусной иерархии колониального общества. Индейцы не видели и не чувствовали своего «сородства» с завоевателями и их Богом.Однако со временем находились способы более глубокой интеграции коренного населения в общекатолическую культуру. Как правило, они основывались на актуализации христианских символов, близких к традиционной индейской символике, или хотя бы внешне «узнаваемых». Одним из них было возведение христианских культовых сооружений на вершинах пирамид, где когда-то стояли индейские храмы. Но наиболее знаменательным событием стало официальное введение церковью почитания Девы Гваделупской в конце XVI в. Случилось это после того, как простому индейцу из Гваделупы Хуану Диего якобы явилась Богородица в образе индеанки и он смог представить архиепископу Новой Испании в качестве «доказательства» отображение ее лика, запечатленное на его пончо605
.Культ Девы Гваделупской широко распространился и занял центральное место в своеобразном «индейском католицизме», что объясняется его символическим сходством с культами Богини–Матери и Богини–Земли у индейских народов. Легко «узнаваемым» для них оказался и знак креста, напоминавший им традиционный символ Мирового Древа. В то же время Богочеловеческий образ Иисуса Христа и догмат Святой Троицы, не имевшие аналогов в индейских культурах, воспринимались с трудом606
. Возможно, по этой причине на монументальных крестах и распятиях, устанавливавшихся в колониях повсеместно, иногда под терновым венцом лик Спасителя замещало... зеркало из обсидиана, весьма почитавшегося индейцами, или же имелись какие-либо дополнительные изображения, привлекавшие индейцев607.Наряду с подобной внешней «индеанизацией» католицизма предпринимались попытки «приблизить» его и к негритянскому населению, как-то «совместить» с символикой традиционных верований африканцев, что со временем привело к появлению смешанных афрохристианских культов. В обоих случаях полной культурно–религиозной унификации колониальных обществ на христианской основе не получилось, прежде всего, из–за общей несопоставимости внутренних кодов «осевой» и «доосевых» культур. Однако эти действия церкви позволили сблизить три культурно–расовые группы на почве католицизма, даже если каждой из них он интерпретировался по-своему.