Малая

Еще через год-полтора, у них случился очень неприятный разговор. Как-то на его приставания получил раздраженное шипение о том, что ему только это и надо, а так же претензию по поводу условий жизни.

— Ты бы лучше свою энергию направил на расширение жилплощади для семьи. Ютимся в этой двушке малометражной, как в коммуналке!

— Мне, может, любовницу завести? — огрызнулся в ответ.

— Заводи! Только заразу в дом не принеси.

Уже тогда стоило задуматься над тем, почему пропал ее интерес как женщины к нему, как к мужчине. Ведь до ее выхода на работу — все было отлично. После этих откровений Алена ассоциировалась у него в дальнейшем с классным трейлером к неудавшемуся фильму. Шикарный анонс и облом в итоге. А деньги заплачены. И это не поход на киносеанс, где можно просто встать и уйти.

Неоднократные попытки исправить ситуацию не увенчались успехом. Алена оживала ненадолго и снова возвращалась в уже привычную колею недовольства. С причмокиванием отрабатывала только ништяки — поездки на отдых за границу, кольца с брильянтами, покупку машины для нее. За шубу из соболя не только месяц сосала ежедневно, но и задницу сама себе смазывала. Цветы, мягкие игрушки, ужины в ресторанах — мимо кассы. Принимала такие знаки внимания с застывшим выражением лица, отбив всякое желание их оказывать в дальнейшем.

Семейная жизнь напоминала синусоиду. Иногда Разумовскому даже казалось, что все, наконец, наладилось, когда жена начинала вести себя иначе: возвращалась веселость, хорошее настроение, некий кураж. И интимная сторона жизни чуток оживала. Ненадолго, правда…

Глава 17

Так прошли годы. Вадим немного заматерел, стал крепче на ноги в бизнесе. К Алене — огрубел, сам того не желая. Появилось безразличие, судя по всему, как ответ на ее поведение. А потом была ссора, переломившая их отношения окончательно. Как-то вернулся вечером из командировки и застал супругу в компании подружек с выпивкой и полный бедлам в новой, четырехкомнатной квартире. Нагнул ее ночью, впечатав лицом в подушку, и отвел душу, не стесняясь. После чего, утром, спокойно, медленно, немного озлобленно поинтересовался, какое такое могучее фермерское хозяйство она вела целую неделю, сплавив дочь своей матери и не имела возможности загрузить грязную посуду в посудомойку или запустить робот-пылесос.

Про растущую груду нестираного белья, занимающую уже не первый месяц половину ванной, липкий пол в коридоре, откровенный слой пыли — уже и упоминать не стал. Уюта в доме — ноль. Желания туда возвращаться — столько же.

В итоге — плюнул, нанял домработницу.

С благоверной больше не жеманничал. Брал, не спрашивая и не расшаркиваясь, испытывая лично ему понятное блаженство и не заморачиваясь угрызениями совести. На ее попытки возмущения, отрезал:

— Если что не устраивает — я тебя рядом не держу. Секс никогда не выпрашивал, и делать этого не буду.

Алена порывалась было собрать вещи и уйти, но передумала, услышав от него, что бегать между родителями и ним он не позволит.

— Учти. Выйдешь за порог — считай это билетом в одну сторону.

Еще пару лет прожили более-менее спокойно. Все окончательно развалилось после того, как слегла теща. Жена больше не могла спихивать Лерку на свою маму (та, после инсульта так и не поднялась) и начала беситься из-за частых больничных связанных с дочерью: вследствие определения малой в детсад, посыпались вечные риниты, отиты и прочие прелести.

Да, не все было гладко, но и без ежедневных скандалов, как у некоторых. Так Вадик думал. Это уже потом, узнав много интересного о параллельной жизни своей женушки, смог отрезветь и посмотреть на все со стороны, оценивая де-факто положение вещей. И да. Осознать, что секс — лакмусовая бумажка брака.

За десять лет совместной жизни он ей не изменил ни разу. Ни разу, бл@! Хоть и возможности, да и чего греха таить, мысли — были. И даже на то, что совместный интим лишь расслаблял, но эмоциональной радости давно не приносил — закрыл глаза, потому, что измена — это предательство. А подонком он никогда не был.

Череда бабья после развода — цветной калейдоскоп. Не концентрировался и не собирался. Пользовался, че. Лонку особо не выделял, сознательно тормозя себя в силу пикантности ситуации. Это ж не незнакомка с улицы. Поматросить и бросить не мог, а втянувшись однажды, относился к ней как к особому блюду, которое можно себе позволить лишь изредка. Деликатес.

Нежная, хрупкая, с блестящими глазами, полными обожания. Ждала его всегда. Отдавалась вся, до последнего фрагмента. Вадим никого из женщин не чувствовал настолько тонко: дрожь по телу, вдох тремя рывками, плотно сжатые веки, поджатые пальчики на ногах и самый прекрасный звук из всех — то ли всхлип, то ли стон. Дурел от этого. Реально.

За пять лет несколько раз пробовала сделать ему минет. Неумело, конечно. Оттягивал в итоге. Но было приятно осознавать, что не брезгует им. За что получила награду — разнообразил их классику жанра, доводя языком до конвульсий и вскриков «Боже!».