– Да… но… – продолжает он. – Но мир и я были одарены ангелом, которому я поклялся, там и тогда, что он будет вести жизнь, наполненную всеми богатствами и чудесами, что доступны любому австралийскому ребенку, родившемуся в тот день. – Титус кивает Ханне. – Я сдержал свою клятву, – добавляет он.
Меня сейчас стошнит. Вопрос срывается с моих губ, но это не я задаю его. Кто-то еще внутри меня спрашивает об этом. Какое-то другое существо. Кто-то смелее. Тот, кто не плачет так легко.
– Вы хороший человек, Титус Броз? – спрашиваю я.
Кэйтлин кидает на меня быстрый взгляд.
– Простите, что? – потрясенно переспрашивает Титус. Он сбит с толку.
Я всматриваюсь в его глаза долгую секунду. И возвращаюсь к своей обычной ссыкливости.
– Я хочу сказать – что бы вы посоветовали другим квинслендцам, чтобы они, как вы, тоже могли сделать столько хорошего для своего великого штата?
Он откидывается на спинку кресла, изучая мое лицо. Поворачивается в кресле и смотрит сквозь великолепную прозрачную и чистую цельностеклянную стену; и обдумывает свой ответ, глядя, как пчелы обихаживают его розовые, фиолетовые, красные и желтые цветы.
– Не просить разрешения изменить мир, – отвечает он наконец. – Просто идти вперед и изменять его. – Титус складывает руки перед собой, сплетая пальцы, и задумчиво опирает на них подбородок. – Честно говоря, думаю – это было осознание того, что никто этот мир за меня не изменит, – продолжает он, глядя в безоблачное синее небо. – Никто не собирался делать эту работу вместо меня. Мне пришлось заняться этим ради всех других детей, таких, как моя Ханна. – Он поворачивается обратно к столу. – Все это и привело меня к моему сюрпризу. Я приготовил небольшой сюрприз для сегодняшних гостей.
Его губы влажные. Его голос дребезжащий и слабый. Он улыбается Кэйтлин змеиной улыбкой.
– Хотите взглянуть на него?
Кэйтлин кивает – да.
– Тогда смотрите, – говорит Титус, не двигаясь в кресле.
Кэйтлин осторожно наклоняется вперед и снимает красную шелковую ткань. Это прямоугольный стеклянный ящик. Чистое и прозрачное стекло, такое же, как в стеклянной стене перед нами. Идеальные кромки, будто весь ящик каким-то образом сделан из одного цельного листа стекла. Внутри стеклянного ящика – искусственная конечность, закрепленная на маленькой скрытой металлической подставке. Правое человеческое предплечье и кисть держатся на подставке так, словно плавают в воздухе.
– Это мой дар Квинсленду, – говорит Титус.
С тем же успехом там могла бы быть моя рука. Или рука Кэйтлин. Так реально она выглядит. От цвета и текстуры кожи до естественных пятен слезающего загара на предплечье и молочно-белых полосок на ногтях, напоминающих восходящую луну. Эти молочные луны заставляют меня вспомнить день, когда я учился водить машину с Дрищом. Веснушки на этом протезе заставляют меня вспомнить счастливую веснушку на моем указательном пальце. Есть что-то мрачное в создании этой превосходной конечности. Я знаю это в глубине души и ощущаю костью своего потерянного пальца.
– Человеческие ощущения, человеческие движения, – продолжает Титус. – В течение последних двадцати пяти лет я нанимал и привлекал лучших мировых инженеров и специалистов по человеческой анатомии, чтобы преобразить жизнь детей с отсутствующими конечностями, таких же, как моя Ханна. – Он смотрит на ящик так, словно это новорожденный ребенок. – Запишите это слово в вашем блокноте и подчеркните, – говорит он. – «Электромиография».
Я записываю это слово в блокнот. Я не подчеркиваю его, потому что слишком занят подчеркиванием других слов: «Наркотическая империя финансирует науку?» История из четырех слов. Я могу уместить ее и в три. «Наркотики финансируют исследования». «Наркотики покупают…»
– Это прорыв! – заявляет Титус. – Это только прототип. Внешняя высокоточная оболочка анатомической формы на силиконовой основе. Революционная. Трансформирующаяся. Нарочито не привлекающая внимания. Подлинно сдержанный внешний вид гармонично сочетается с механической начинкой, использующей электромиографию – ЭМГ – для передачи сигналов от мышц, имеющихся в пределах остатка ампутированной конечности, и управления с их помощью движением протеза. Электроды, прикрепленные к поверхности кожи, считывают эти ЭМГ-сигналы; и эти прекрасные и информативные человеческие сигналы усиливаются и обрабатываются сервомоторами, встроенными в нескольких точках вдоль конечности. Настоящее движение. Настоящая жизнь. Вот так мы меняем мир.
В комнате на мгновение воцаряется тишина.
– Это замечательно, – произношу я. – Полагаю, нет никаких границ применения этого.
Титус сияет и смеется, посматривая на Ханну позади нас.
– Жизнь без ограничений, а, Ханна? – говорит он.
– Жизнь без пределов, – откликается та.
Он торжествующе стучит кулаком по столу.
– Жизнь без пределов, точно! – соглашается он.
Титус снова оборачивается к огромному безоблачному голубому небу над своей бесконечной зеленой лужайкой.
– Я вижу будущее, – говорит он.
– Вы уверены? – спрашиваю я.
– Я уверен.