Мальчик из Уржума. Клаша Сапожкова

Порядки в доме, где командовали три барыни, были такие, что работы хватало с утра и до вечера не только для Дуни, но и для Клаши.

Вот взять бы хоть сегодняшний день. Клаша хотела после обеда сразу сесть за уроки. Вот тебе и села!

Сейчас надо ехать на Арбат, к портнихе Анне Петровне, потом купить нотную тетрадь для Надежды, а вернешься домой — гладь воротнички Веры Аркадьевны. Еще надо протереть вареную морковь на котлеты. Старая барыня, Мария Федоровна, ест только каши да протертые овощи, потому что у нее страшная болезнь в желудке — «гастрит-колит». Хорошо, что сам полковник, Юрий Николаевич, вот уже второй год на войне, а то прибавилось бы Клаше еще дела: чистить шинель, френч и бегать в лавочку за папиросами.

Клаша торопливо ела, перебирая в уме уроки, заданные на завтра. Уроков немало: по географии задали Швейцарию, по русскому — выучить наизусть «Чуден Днепр при тихой погоде…», по алгебре — три задачки на уравнения с двумя неизвестными, а по русской истории — повторить Екатерину Вторую. Видно, опять придется сидеть с уроками далеко за полночь.

Было половина шестого, когда Клаша с большой деревянной картонкой в руках вышла из дому. Картонку навязала ей Вера Аркадьевна, боясь, как бы Клаша не измяла полученный от портнихи заказ. На дне картонки лежал томик Гоголя. Клаша решила в трамвае подучить заданный урок.

Было половина шестого, когда Клаша с большой деревянной картонкой в руках вышла из дому.

На улице начинало темнеть. Старая Башиловка, похожая скорее на переулок, чем на улицу, в этот предвечерний час была особенно глухой и безлюдной. Всего на Башиловке было четырнадцать домов, три из них — большие каменные. Остальные — деревянные особнячки, окрашенные в желтую и голубую краску. Здесь во дворах, в маленьких садиках, весной цвели пышные кусты сирени и зеленой акации.

На соседней улице был ипподром. В утренние часы по тихой Башиловке наездники, маленькие ловкие люди в пестрых картузиках, прогуливали скаковых лошадей, тонконогих, выхоленных красавцев с подстриженными хвостами и с блестящей атласной шерстью. Лошади шли танцуя; их стройные ноги были забинтованы, — казалось, что на ногах у лошадей надеты белые носочки. Имена у лошадей были непонятные: Крокус, Пти-Жарден, Анатема.

От квартиры Зуевых до трамвайной остановки ходьбы было минут пять.

Клаша долго ждала трамвай; наконец появился трамвай номер 25. Он был переполнен, но Клаше удалось кое-как примоститься на последней ступеньке трамвайной площадки.

Трамвай помчался с бешеной быстротой.

Холодный ветер с силой дул Клаше в ухо и захлестывал платье вокруг ног. Раза два трамвай сильно мотнуло в сторону, и Клаше показалось, что сейчас она сорвется с подножки и полетит под колеса вагона. Рука у нее затекла от напряжения. На остановке у Триумфальных ворот, против Александровского вокзала, Клаше наконец удалось протиснуться в трамвай. На место вышедших пассажиров влезло человек двадцать солдат в грязных шинелях, с вещевыми мешками за плечами. Все они были бородатые, худые и, как показалось Клаше, сердитые. Солдаты вошли толкаясь и внесли с собой запах кожаных сапог, мокрых шинелей и махорки.

— Откуда, солдатики, а? — спросил толстый бритый господин в высокой котиковой шапке.

— С гулянки. У твоей бабушки в Риге на крестинах были, — огрызнулся длинноносый молодой солдат.

Господин только крякнул.

— До чего обнаглели! — ахнула рядом с Клашей пожилая усатая дама.

Портниха Анна Петровна жила на Арбатской площади, в большом каменном доме, на четвертом этаже. Дом был облупленный, грязно-серого цвета. Тусклые окна безучастно и сонно глядели на улицу.

На звонок вышла сама портниха, пожилая кривобокая женщина в коричневом вязаном платке на плечах. Седые редкие волосы, расчесанные на прямой ряд, были закручены на макушке в крошечный пучочек.

— Здравствуй, Клаша! А у меня еще не готово. Подожди немного, я только швы обметаю.

По темному коридору, задевая плечом за какие-то нагроможденные у стены вещи, Клаша прошла за Анной Петровной в комнату.

В «мастерской», как гордо называла Анна Петровна свою единственную комнату, пахло сыростью, дешевыми папиросами и паленым сукном. Посредине стоял большой портновский стол, заваленный газетными выкройками, кусками материи и недошитыми вещами. Духовой утюг на самоварной конфорке, рассыпанные булавки, обломанные мелки, чашка с недопитым чаем на краю стола, рядом с ней раскрытый журнал мод «Парижские моды» — все это уже не в первый раз видела Клаша.

Анна Петровна усадила Клашу около стола, наскоро допила холодный чай и сунула чашку за ширму.

За ширмой у нее стояли кровать и маленький столик. Сюда, за ширму, портниха в течение дня сваливала все, что ей мешало. Только перед сном она разбирала этот ералаш.

Клаша сняла жакет, вытащила книжку из картонки и положила ее на стол.

— Это что за книга? — спросила Анна Петровна.

— Гоголь.

— Ну, учи, учи, я тебе мешать не буду.