Мальчик как мальчик

Я был впечатлен. На телевидении мы заняли добрую четверть лимита, выделенного на новости культуры. А на РБК (что было гораздо приятнее) втиснулись даже в бизнес-формат. Впрочем, припомнили нам и грант от Минкульта.

Кое-что эти ребята подсняли прямо в зале: например, голову Берлиоза, слепленную из воска с пугающей натуралистичностью. Например, тебя, когда ты подписывал договор. Этот момент я пропустил: болтался в баре.

Ты выглядел настоящей звездой экрана. Ох, как натурально ты побледнел, когда Савелий-Воланд длинными своими пальцами взял тебя за левое запястье и как будто бы провел светящимся алмазом прямо по коже. Прожектор засветился алым, и по руке заструилась кровь. Этой кровью и каким-то кривым вороньим пером ты и подписал бумаги, которые Воланд одним изящным и явно привычным движением спрятал в портфель.

Когда Воланд закрывал портфель, его руки слегка дрожали. И дело было не в фалернском вине (которое мы подменили яблочным соком). Он и вправду волновался.

Пожав плечами, я захлопнул ноутбук.

Поднялся с постели. Твердой рукой налил себе минералки. Лениво взял в руку телефон. Увидел сразу несколько уведомлений: непринятые вызовы. Несколько непонятно чьих я оставил без внимания. Твой перенабрал.

– Сергей, – сказал ты (сквозь шум метро). – Мне нужно срочно в Питер.

Я молчал. И ты молчал.

– Что случилось? – спросил я.

– Мне звонила Машка.

Ты замолчал опять. Дело было не в Гермионе, конечно. Я неплохо изучил твою интонацию. Здесь было другое.

– Макса нашли мертвым, – сказал ты потом. – Помнишь Макса Колесникова? Он выпал из окна. С двенадцатого этажа. Сегодня рано утром.

Бедный рыжий Рон, думал я. А мы-то совсем про тебя забыли.

– Не знаю, что сказать, – честно ответил я.

– И я.

Из твоих отрывочных фраз я узнал, как обстоит дело. А поставив правильно вопросы, узнал даже больше, чем ты хотел, чтобы я узнал.

Максу Колесникову не нужно было даже заглядывать в интернет, чтобы узнать о твоем триумфе. Ты сам позвонил ему. Вчера, после банкета. А может, и во время. Тебе нужен был слушатель, и ты никак не мог потерпеть. И подумать головой. И пожалеть его, в конце концов.

Выслушав твой пьяный хвастливый бред, он всё понял. Он не был глупым, этот Рон Уизли. Хотя актер из него получился бы неважный. Он смог бы играть только самого себя, вот только амплуа брошенного друга не пользуется спросом. Это надо ставить «Возвращение в Брайдсхед», думал я. Только сборов не будет.

Ну, а когда твой друг всё понял, решение пришло само собой.

Кажется, ночью он приехал к кому-то в университетскую общагу, в известную башню на Васильевском острове. Сказать, что в этот час он уже определился со своей участью, было бы неправильным. Будь кто-то из ваших друзей поумнее, или хотя бы повзрослее, что не одно и то же, – он решился бы не в этот день, а в какой-нибудь другой. Может быть, лет через десять.

А так, выпив со всеми, он вышел из комнаты незамеченным. Выбрался на лестничную площадку. В разбитое окно дул ветер с моря. Берег был не виден, только далеко внизу гаражи темнели, и цепочки фонарей отчего-то выглядели размытыми.

Он написал несколько слов маркером на стене. Ну, и шагнул.

Что это были за слова? И были ли вообще? Не знаю, не знаю. Я не настолько хорошо знаю психологию лучших друзей. У меня таких не было. Или не было уже очень давно.

– Я взял билет на дневной поезд, – сказал ты мне. – Извини. Я еду в метро. Сейчас связь пропадет.

Накатил гул и стук колес, как на «Красных Воротах», и ты отключился. Через секунду я понял, что связь тут ни при чем. Связь если и пропадает, то в тоннеле, а не на платформе. Опять ты врешь, подумал я вслед за этим.

До официальной премьеры оставалась неделя.

* * *

На третий день я начал беспокоиться. Я звонил, ты не отвечал. Один раз трубку взяла Маша. «Простите, Сергей, – вежливо сказала она. – Митя не может подойти».

И отключилась.

Тогда я решил, что неплохо бы проверить положение дел в Питере. Я ведь даже не видел постановку «Коллекционера» в «Балтийском Доме». Это стало убедительным доводом для Светки.

Она ничего не знала про тебя и про твоего друга. Я берег ее нервы.

Петрович вез меня в «Шереметьево». Всю дорогу в пробке мы промолчали. Лишь под конец Петрович взглянул на меня и спросил:

– А что, Сергей Владимирович, совсем ваш парень от рук отбился?

Интересно, откуда он знает, подумал я. А вслух сказал:

– У него проблемы. Личные.

– Кхм, – Петрович прочистил горло, но не сплюнул. – Не был он в армии. Там такие проблемы быстро решаются.

Я подумал: не много ли он берет на себя? А потом решил, что это вполне справедливо. У Петровича был сын лет двадцати и дочка помладше. У меня же не было никого.

– Митьку в армию не взяли, – сказал я. – У него эпилепсия.

– Это он нас всех до припадка доведет. Точно говорю.

Мы втиснулись на парковку, и Петрович пошел проводить меня до регистрации. Снимая ремень и ботинки на досмотре, я размышлял о том, что он сказал. Из-за рамки металлоискателя помахал ему рукой, улыбнулся. Он помахал в ответ.