Мальчик как мальчик

В Пулково было пустынно и скучно. Стемнело; я не стал брать такси и доехал до «Московской» на автобусе. Я легко чувствовал себя питерцем, когда хотел.

Правда, на метро меня уже не хватило. Мне чертовски не хотелось спускаться под землю.

Выходя из такси возле дома, я зачем-то огляделся. Совершенно зря. Усмехнувшись, я поднялся в лифте к себе на пятый.

В квартире все так и осталось, как было, когда мы ночевали здесь в последний раз, после неоконченной партии в бильярд. Даже смятые пивные банки все так же валялись в ведре на кухне. Пришлось открыть форточку.

Вечерний купчинский ветер отдавал сыростью и мусором. Луна пряталась в облаках. Внизу светили фонари и бродили какие-то люди.

Твой телефон не отвечал.

Погоди, завтра я тебя разъясню, пообещал я почти вслух. По-любому разъясню.

Я взял в руки планшет. Хотелось отвлечься. Я поглядел, что делают друзья в соцсетях. Разобрал сообщения, кое-кому ответил. Потом довольно долго читал новости про нас: теперь в околокультурных пабликах высказывались те, кто ничего еще не видел, но уже не мог молчать.

Михаил Афанасьевич вертелся бы в гробу, как волчок, —с

написал один умник. Метафора была убогой: волчок не вертится, лежа на боку. Да и к чему это лицемерие? – думал я. Что за обращения по имени-отчеству? Автор что, пил водку на крышке булгаковского гроба?

Ладно. Они могли врать что угодно. Правда была в том, что я очень любил тексты, которые переиначивал. Думаю, автор не был бы в обиде на мои мэш-апы. Но я ненавидел дерьмокритиков, которые воспринимали мои действия всерьез. За редкими исключениями.

Напряженный нерв сюжета так и хочется порвать и посмотреть, какой получится звук, —

слегка покрасовался какой-то чел, а где-то ближе к концу поста посерьезнел и подытожил:

авторы сами не понимают, что за «Красные Ворота» они открыли. Это редкий случай, когда фарс может обернуться драмой. Только зрители ее уже не увидят. Они будут смотреть в другую сторону.

Я перечитал последние фразы еще раз. Я снова гадал, надо мне обижаться или нет. А пока я думал, на столе запиликал и заерзал телефон.

– Эй, – сказал я в трубку. – Ты где?

– У тебя свет горит, – услышал я. – Я позвонил предупредить. Вдруг ты в Москве, а квартиру грабят?

Выругавшись, я встал и откинул занавеску.

Длинная фигура под фонарем сдвинулась. И приветственно вскинула руку.

* * *

Ты стоял на лестничной площадке с банкой пива, еще одна торчала из кармана. Принес гостинцы, надо же.

Я глядел на тебя и молчал.

– Привет, – сказал ты, слабо улыбаясь.

Пропустив тебя внутрь, я запер дверь. Вернулся.

Ты сидел на скамейке в прихожей, в своих кедах и дешевой старой куртке. Небритый и с красными глазами.

– У тебя местоположение изменилось, – сказал ты непонятно. – Там написано, что ты в Питере.

Я дернул колечко. Пиво полезло наружу: растряслось в кармане. Но теперь я чувствовал себя куда лучше. Ты жив, подумал я вдруг.

– Макс сразу умер, – продолжал ты, глядя на меня красными глазами. – Там внизу бетонный козырек, так он сперва об него… потом уже об асфальт.

Ты немного охрип, пока говорил. Но «асфальт» произнес правильно, по-петербургски, через «ф».

Asphodelus, вспомнил я. Цветок смерти.

Я протянул руку.

– Пошли в комнату, – сказал я.

Стараясь казаться суровым, я и сам переигрывал. Но все это не имело никакого значения, потому что ты был жив. И в относительном порядке.

Ты присел на диван рядом с моим ноутбуком. Опустил голову:

– Но я же не виноват. Скажи, Сергей. Ну что я мог сделать?

Я пытался вспомнить, из какого фильма эта сцена. Так и не вспомнил.

– Сделать с этим ничего нельзя, – сказал я, подумав. – Всё всегда кончается не так, как мы думаем.

– Он написал на стене… знаешь, что он написал?

Достав из кармана телефон, ты ткнул пальцем в экранчик. И я увидел снимок. Черную надпись черным маркером наискосок по грязному зеленому фону:

ЖДАТЬ? No way

Первая буква «Ж» была странной: похоже было, что сперва черный маркер вычертил «W», потом развернулся и пририсовал зеркальное «М». Наверно, он сперва хотел всё написать по-английски, подумал я. А потом передумал. Или испугался, что ты не поймешь.

– Ты понимаешь? – спросил я.

– Нет.

Ты спрятал телефон.

– Я только понимаю, что это он для меня написал.

Расспрашивать тебя не было смысла. Мне и так все было ясно. Как будто я не видел таких ребят раньше. Их одиночество даже страшнее, чем наше. Они скучают по тому, что сами себе придумали, а это всегда тяжело. Иногда это просто невыносимо.

Но ты был жив и цел. И это было главным.

Потом мы пошли в торговый центр пожрать. Всю дорогу молчали. Потом вернулись. Потом ты долго плескался в ванной. Это тебе не в общаге у Машки, подумал я, усмехаясь. Хотя и в Машке есть свои плюсы.