Мальчик как мальчик

Ты дернулся и замер. Было занятно смотреть на твои терзания. Ты схватился обеими руками за воротничок своей белой рубашки, будто эти руки тебя не слушались.

– Я н-не знаю, – пробормотал ты невнятно.

Все сюжеты традиционны, думал я. И сюжет превращения друга в предателя – один из самых архетипичных. Я мог бы и догадаться. С моим-то опытом.

– Мне все равно, – сказал я. – Пусть он подпишет.

– Как благородно, – протянул Волан-Де-Морт. – Узнаю нашего Сергея. Впрочем, как знаешь. Упрашивать не буду.

Дальнейшее не предполагало моего участия. Словно во сне, я наблюдал, как ты, присев на краешек кресла с портфелем на коленях, старательно выводишь свою подпись на краю бумажного листа. Я знал твой росчерк: буква «М» у тебя всегда получалась похожей на «W». «Ручечку-то верните», – напоминает Воланд, и ты возвращаешь ему перо. А сам сияешь, как двоечник, только что списавший Единый Государственный.

Хотя весьма вероятно, что ничего этого я уже не видел. По узкой дорожке между рядами я шел к выходу. К моему удивлению, этот чертов зал всё никак не кончался. Там, далеко, я видел стеклянные двери, а за ними – сумеречную зону парковки, где и поныне размеренно вспыхивали оранжевые огни. Они приближались, ширились и росли. Огненные сполохи выхватывали из темноты мои дискретные изображения в разных фазах: я мог видеть свою поднятую руку, или ногу в запачканном глиной ботинке, или кусок ковровой дорожки. Тяжело дыша, я почти добрался до выхода, когда кто-то невидимый почти бегом догнал меня, и чья-то рука легла ко мне на плечо.

Я оглянулся.

Ты куда-то забросил свой чудесный розовый венок, а с ним и хорошие манеры.

– Ну ладно, Сергей, – сказал ты. – Извини, что так вышло. Я не хотел.

Непонятная улыбка включалась и гасла на твоем лице. Но странное дело: я остался равнодушен и к твоему голосу, и к твоим словам. Куда делась твоя точная артикуляция, думал я с сожалением. Куда делся жест.

Да я же сплю, вспомнил я. И ты здесь такой потому, что именно таким я сыграл тебя в своем сне. А я никогда не сыграл бы так, как ты. Здесь, во сне, мне не стыдно в этом признаться.

– Ты только этого и хотел, – сказал я.

– Ну да. Но я знал, что так будет. Я знал, что ты за мной приедешь.

В этот момент фонари как раз погасли, и твоя улыбка на долю секунды осталась висеть в пространстве, как ожог от вольфрамовой нити на сетчатке глаза. Затем свет вспыхнул снова, и ты закончил:

– Извини. Ты супер, а я сволочь.

Да, ты еще не забыл мою школу. Склонил голову и опустил длинные ресницы, все еще улыбаясь – и грустно, и радостно, как ты умел.

– Я буду вспоминать про тебя в интервью, – пообещал ты.

– Можешь забыть.

– Почему же. Я ведь учился у тебя. Взял все лучшее.

Я незаметно сжал кулак.

– Не в коня корм, – процедил я.

– Светка тоже так говорила. Хотя… всё остальное ей нравилось.

Тут-то я и врезал тебе по зубам (и успел услышать, как что-то хрустнуло под костяшками пальцев). Ты едва не полетел на пол, но удержался. Стоял, шатаясь, и вытирал кровь ладонью.

Ну, вот всё и кончилось, – подумал я.

И верно, пора было заканчивать наш спектакль. Мне не хватало воздуха. Стеклянные двери расползлись передо мной, да так и остались открытыми. Черный автомобиль по-прежнему ждал на парковке, хотя все другие разъехались. Еще несколько секунд я пытался синхронизировать шаги с тревожным миганием аварийки: отчего-то мне казалось, что само время стало прерывистым, и в моменты темноты ни меня, ни окружающего мира не существует; потом фары «мерседеса» полыхнули белым пламенем, как дюзы фотонного звездолета. Я заслонился от света ладонью, шагнул в сторону, оступился и полетел наземь. Кроваво-красная вывеска «О! Мега» промелькнула перед моими глазами и пропала. Мир продолжал опрокидываться; казалось, небо становится ближе, и от этого хотелось сжаться в комок, зажмуриться и по возможности не поднимать головы, что я и сделал.

* * *

Возможно, в этом сне я спал. В таком случае, мне ровно ничего не снилось, и когда я проснулся, вокруг все так же было темно. Я лежал на боку в позе человека, предательски застреленного из-за угла. Болели ребра, было трудно дышать, вдобавок я страшно замерз. И еще у меня затекла рука. Подумав, я решил, что это неплохой признак: по крайней мере, я еще мог проснуться.

Было только непонятно, где и зачем.

Я смутно помнил, как покинул театр. Помнил ксенон, алые буквы над крышей, мягкий удар и оглушительную тишину. Но теперь вокруг не осталось ничего – ни супермаркета, ни автомобилей на парковке, ни каких-либо других материальных объектов. Только условная земля и условное небо. На этом небе не виднелось ни единой звездочки, ну, а луны и раньше не было.

Я протер глаза кулаками. Крохотные оранжевые огоньки слегка оживили мертвенно-черную вселенную, но я знал, что это всего лишь блуждающие токи пробегают по зрительным нервам. Я закрыл глаза ладонями, потом отнял их от лица. Ничего не изменилось.