Два раза надень измеряет шагами стожок сена Макар, беря из него тощие навильники. Измерит, поскребёт затылок, покумекает – нет, не дотянуть Макару до весны, никак не дотянуть. Корова она много требует. А без коровы! Как без коровы жить? Такого Макар даже подумать не мог. Всю жизнь была корова, всю жизнь ей семья кормилась… Без коровы не дело. Хотя, если мозгами пораскинуть, можно и без неё. Кроме коровы есть два подсвинка, овцы, куры. Как говорится, вари супчик с яйцом, реж сало и ветер тебе в зад. Некоторые старики так и живут, а вот он не может. Не может он вот так прозябать, ведь ещё не совсем старый, около заваленки седеть не намерен, сила ещё кое – какая осталась, а раз что-то осталось, то прозябать не имеешь права. Здесь пенсия Макарова не в счёт. О ней никто не говорит. Вопрос перед собой Макар ставит так: «Ты кто? Человек? Так работа – твоя святая обязанность. И от этой обязанности ты уклоняться не должен. Об этом окружающая действительность говорит, а если надо, то и Бог». Бога Макар никогда со счетов не сбрасывал. Не особо верил, но и не сбрасывал, больше об этом помалкивал. Если уж чего не знаешь, то и рот не разевай.
Любит Макар ещё с ружьишком по окрестным полям походить, зайцев попугать. В общем, с охоты на зверя это всё и началось. Наткнулся он в овражке, идя по заячьему следу, на на два тюка ячменной соломы. Видно, на косогоре стрясло их с автомашины или с тракторной тележки, они и скатились в сурчинку. Не иди он там по случаю, то никто бы эти тюки не сыскал. Снегом чуть припорошит и тю-тю. Вот и решил Макар за этими тюками сходить. Целый день эти тюки не давали Макару покоя, а как только припозднилось, он взял салазки и вышел со двора.
Темно. В былинках ветер посвистывает, стреножит, идти мешает. Задувает Макару за воротник.Отвернулся от ветра, пошёл боком. Не заметил он, как луна скрылась; глаза к темени попривыкли, да и дорога знакомая. Сколько раз носили его здесь ноги, каждое место хожено-перехожено. Вот и сейчас, идут ноги вроде сами по себе, им как-будто до Макара и дела нет. Думай, мол, Макар о своём, а мы уж расстараемся, доставим тебя до места. И он думал. Думал о трудных послевоенных годах, о голодном тридцать третьем и о прочих невзгодах, что выпали на долю его поколения, которые ушли, прихватив его молодость и здоровье. И вот теперь, когда, можно сказать, жизнь только началась, когда он может прожить безбедно оставшуюся жизнь – оказался лишён самого необходимого – покоя. Может быть он лишился покоя из-за того, что жизнь его была похожа не на чистое поле, а на изрытый буераками косогор, в который он, в конце-концов, вот этими руками вдохнул жизнь и земля стала родить и приносить плод. Возможно и так, просто перенапрягся. А ведь эти буераки на косогоре жизненного пути Макара выковали в нём своё суждение о жизни, которое теперь медленно уходит из него, цепляясь за каждую в его жизни неустойку. Вот и сейчас, оно, улучив момент, когтит его мозг и идёт Макар в ночь.
А вот и они. Тюки. Ощупал – мёрзлые, тяжёлые, словно кирпичи ледяные. Положил на санки, привязал верёвкой, чтоб не сползли, поволок. Только идти назад через ферму, никак нельзя, могут подумать, что Макар эти тюки с фермы везёт. Здесь уж лучше огибом, с глаз подальше. Потоптался Макар, в поле с дороги свернул, через сугроб перевалил, а дальше бровкой, свалом, не так ноги в снегу вязнут. Беда только, что в лицо ледяные иголки забили, ветер щёки крупкой сечёт. Та ничё, вскоре другая межа будет, а там, если прямо идти, на восток держать, то в яблоню-дикарку упрёшься, что посреди поля стоит, а там уж до дома рукой подать. От дикарки Макарову баньку можно в лунную ночь увидеть.
Идёт Макар, вроде уж и через межу перевалил, под ногами затвердь появилась и кончилась. Ветер между тем немного поиграл порошным сыпуном и вдруг навалил сверху. Да так навалил, что перед глазами белые всплохи зашарахались; в грудь упруго и резко раза два толкнуло, по щекам словно варежкой шаркнуло. «Никак вьюжить решила» – подумал Макар и прежде чем он прошёл ещё сотню шагов, вокруг него уже выла, визжала и хохотала полуночьная вьюга. В такую погоду главное с пути не сбиться. А когда сбился, и начал сугробы ногами мерить – долго не протянешь, присядешь отдохнуть, а там уж дело времени. Знал эту простую истину Макар, потому и заторопился.