Малокрюковские бастионы

– Как, жи-вё-шь! – гаркнул животновод, наконец-то осознав масштаб трагедии.

– Просто я живу… – начал тихо сторож.

– А-а-а-а! Чёрт! Живёт он… – возопил животновод, надвигаясь на старика. – Поставили сторожем лунатика… Вот вам и подарочек! У него видишь ли Жучка сдохла…, идиот. Ведь говорил, говорил, кого ставите!?

Через некоторое время Василий Петрович стоял перед председателем в правлении колхоза и, сминая в руках шапку, говорил:

– Пётр Фомич! Несчастье…

Борода у него тряслась и лицо походило на выжитый лимон, как следствие большого испуга и переживания. Животновод не знал с чего начать. Он говорил то одно, то другое, не говоря о главном, и все эти начинания сводились к тому, что председатель уяснил только, что сдохла какая-то Жучка. Пётр Фомич, понимая, что Василий Петрович переволновался и потому не может выразить мысль, снял очки, усадил животновода на стул, дал воды и стал пытаться услышать вразумительный ответ на простой вопрос – «Что случилось?». Председатель понимал, если человек так волнуется, то произошло что-то более трагичное, чем смерть какой-то собачёнки.

– Ну, Жучка сдохла, а дальше. Василий Петрович! Возьмите себя в руки… Не из-за Жучки же вы так волнуетесь…

А дальше продолжалось тоже самое. Наконец председатель изменил тон и строго спросил:

– Жучка сдохла – раз. Дальше?..

– Вот я и говорю…,– оживился Василий Петрович,– сдохла она, а воры трёх поросят унесли.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами председатель,– год назад пятерых недосчитались, однако, ты так не волновался.

– Так трёх украли, а двадцать пять замёрзли, потому как воры в отделении с молодняком дверь не закрыли.

– Вот тебе на!.. – и председатель откинулся на стуле. – Действительно «ЧП». Надо звонить в милицию, пусть разбираются… А ты что думаешь по этому делу? Причина какая? Сторож, где был? Или не было сторожа?

– Да был сторож, был, Пётр Фомич. У него Жучка сдохла, расстроился, вот и не углядел.

– Ладно, я понял. Иди к зоотехнику, врачу, составьте акт. Я со своей стороны сделаю всё возможное, – и открыл какую-то папку с документами, этим показывая, что разговор закончен. Однако, животновод переминался с ноги на ногу и не уходил. Председатель поднял на него глаза и почувствовав недоговорённость, спросил: «Или чего ещё стряслось? Чего не договариваешь…».

Только договорить он не успел. Дверь в кабинет председателя широко распахнулась, и в него ввалился, припорошенный снегом, завгар.

– Пётр Фомич! – начал он схода, – в свинарнике какой-то идиот дверь не закрыл, так трубу прихватило, что из болерной идёт, а за стенкой, сами знаете, трактор К-700 стоит и грузовик. Мы их всегда там ставим, чтоб тёплые были, чтоб в любой момент…

– Что, в любой момент?.. – зарычал председатель, дико вращая глазами.

– Раморозились они…– понизив голос проговорил завгар. После сказанного было видно как

багровеет лицо Петра Фомича, а на его лбу выступает испарина.

Председатель рухнул в кресло, отёр лоб и шею платочком, махнул ладонью, чтоб все вышли, после чего долго сидел, обхватив голову руками. Но вот, он как бы очнулся. С посеревшим лицом и дёргающимся правым веком он нажал на кнопку. Вошла секретарша. Пётр Фомич велел соеденить его с районом. Взял трубку. В трубке раздался голос: «Слушаю вас, Пётр Фомич. Здравствуйте. Почему так рано звоните, мы же с вами условились связаться в час дня.

Председатель молчал

– Алло! Алло! Пётр Фомич! Почему вы молчите? Что-нибудь случилось? Говорите же, алло.

– Жучка сдохла, – выдавил каким-то чужим голосом председатель.

–Алло! Пётр Фомич! Алло! Какая Жучка? Это, кто – корова-рекордсменка?

– Да… нет… Жучка. Просто Жучка. Аф-аф!.. сдохла, – и положил трубку на стол. Затем поднялся из-за стола, и, не обращая внимания на голос в трубке, оделся и покинул кабинет, бросив на стол секретарши ключи и вышел из правления, не закрыв за собой дверь. Клубы морозного воздуха ворвались в холл.

В этот день старик Ярцев хоронил Жучку. Он безмолвно стоял около мелко вырытой и уже закопанной могилки и не уходил. Блики то отчаяния, то скорби, то смятения, то непонятной радости и воодушевления поочерёдно возникали у него на лице.

1978 год

Винокуры (эссе)

Что не говори, а наша Малая Крюковка в нашей Саратовской области, была деревней уникальной. И не только потому, что в ней когда-то делали глиняную игрушку, а ещё и потому, что в ней в самый разгар борьбы советской власти с самогоноварением – варили обыкновенный самогон. «Эк! – скажет дотошный читатель.– Удивил! Так его, почитай, в каждом доме делали. Чего тут особенного?..» И он прав. Действительно гнали в России самогон и до войны и после войны, и сейчас гонят, только способы разнообразятся: тут на чайник гонят, там на чугунок, а кто, так и подойник приспособил и всё гонят и гонят. В известные девяностые годы, народ особенно на самогон налёг, палёнка испугала. Ну и что, что собственная выгонка сивухой попахивает, зато живой проснёшся, а с палёнки, сколько под крестами нашего брата мужичка лежит!? То-то.