Мамка-кормилица

— Охъ, охъ, не могу… Бдный Мурочка! Мадемуазель… Скоре барину… Телефонируйте ему… Телефонируйте мужу, чтобъ онъ сейчасъ пріхалъ… Мамка замужъ выходитъ… — упрашивала бонну Екатерина Васильевна и отъ смха перешла къ рыданіямъ. — Къ маменьк, къ маменьк пошлите.

Бонна дала знать Колоярову по телефону на службу, что его зовутъ домой, что барыня захворала. Посланъ былъ Павелъ къ бабушкамъ Елизавет Петровн и Александр Ивановн.

Колояровъ явился домой черезъ полчаса встревоженный. Колоярова хотя и пришла въ себя, но лежала у себя въ спальной на постели. Она тотчасъ-же сообщила ему о мамк.

— Я это зналъ… Я это предчувствовалъ… — сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ. — Я предчувствовалъ… Но мн казалось, что претендентъ на нее Павелъ!

— Базиль, что тутъ длать? — спрашивала Колоярова мужа. — Возьмемъ другую кормилицу — перемна молока погубитъ Мурочку.

— Надо откупиться. Надо предложить извстную сумму швейцару, чтобы онъ не торопилъ свадьбой, а Еликанида докормитъ Мурочку.

— И слушать она, Базиль, не хочетъ. Вдь она какъ мн заявила? Въ какихъ краскахъ? Она просится отпустить ее на свободу. Я ужъ пробовала говорить ей, но она отвтила мн, что она хоть и въ золотой клтк теперь, но хочетъ изъ этой клтки вонъ. „Что мн общали, говоритъ, отдайте мн только хоть половину изъ моего приданаго — я и тмъ буду довольна“.

— Уйдетъ — ничего не дадимъ. Имемъ полное право… У насъ условіе было. Такъ и швейцару надо сказать. Вдь онъ изъ корысти женится, вдь онъ на ея добро зарится… на блье, наряды, перину, подушки, которые ей общаны посл выкормки ребенка. А тутъ, кром того, ему отступное на три-четыре мсяца. Я вызову его и переговорю…

— Но вдь у мамки тогда молоко испортится, потому что она будетъ плакать, ревть, неистовствовать, — замтила Колоярова. — Ты подумай объ этомъ, Базиль.

— Ну, онъ ее какъ-нибудь успокоитъ. Мы можемъ допустить ихъ свиданія при третьихъ лицахъ. Это, конечно, въ крайнемъ случа.

— Господи! Вдь еще только три мсяца и кормить-то Мурочку грудью.

Колоярова заплакала.

— Катишь, успокойся. Брось… Вдь мы еще ничего не слышали отъ самого швейцара, — говорилъ жен Колояровъ. — Я вызову его и переговорю съ нимъ. Можетъ быть, это только вспышка, минутная вспышка съ ея и его стороны. А онъ пожилой, разсудительный человкъ.

— Понимаешь ты, мн кажется, тутъ больше она, она… Она свободы хочетъ.

Вскор пріхали бабушки Александра Ивановна и Елизавета Петровна. Начались охи, вздохи. Старушки стали уговаривать мамку докормить ребенка, а ужъ потомъ выходить замужъ, но мамка была непреклонна.

Колояровъ послалъ за швейцаромъ.

XII

Швейцаръ Киндей Захаровъ явился къ Колоярову не вдругъ. Ему нужно было замнить себя на лстниц дворникомъ, что онъ и сдлалъ. Лакей Павелъ, передававшій ему приказаніе Колоярова, сообщилъ причину, по которой его зовутъ, но сообщилъ не безъ язвины, такъ какъ ему самому нравилась мамка Еликанида и онъ давно точилъ на нее зубы.

— Мамку нашу задумалъ ты сманивать — ну, вотъ теперь и ступай къ нему, — сказалъ Павелъ. — Ступай. Онъ теб ижицу-то пропишетъ. Покажетъ онъ теб, какъ изъ генеральскаго дома мамокъ сманивать.

— Ничего не покажетъ. Не иметъ онъ права. Какое у него такое собственное право? Нешто Еликанида крпостная? — отвчалъ швейцаръ. — А что онъ генералъ, такъ онъ генералъ штатскій, а намъ теперь, когда мы въ отставк, и военные генералы не страшны.

— А вотъ увидишь, что притянетъ на цугундеръ. Пожилой ты человкъ, солидный и вдругъ эдакую коварную интригу противъ глупой бабенки.

— Какую такую интригу? Я законъ принять хочу. Да и сама она ко мн склонна.

— Ну, мое дло сказать… Поговоришь съ бариномъ, поймешь, что не видать теб Еликаниды какъ своихъ ушей, — подмигнулъ лакей швейцару и побжалъ наверхъ.

Черезъ полчаса швейцаръ Киндей Захаровъ стоялъ передъ Колояровымъ въ кабинет, вытянувъ руки по швамъ. Присутствовать при переговорахъ со швейцаромъ очень хотла Екатерина Васильевна, а также дв бабушки, но Колояровъ этого не допустилъ, сказавъ имъ:

— Нельзя на него нападать нсколькимъ лицамъ сразу. Да тутъ нападки и угрозы ни къ чему не приведутъ. Нужны дипломатическіе переговоры и нкоторая хитрость.

Бабушки, однако, тотчасъ же подскочили къ дверямъ кабинета, какъ только вошелъ туда швейцаръ, и стали подслушивать разговоръ.

Колояровъ началъ мягко, не волнуясь, и покуривая сигару.

— Ты что-же это, любезный другъ, длаешь? Сманиваешь мамку-кормилицу изъ порядочнаго дома, пока она еще, по условію, не докормила ребенка. Разв такъ хорошіе слуги поступаютъ! — сказалъ онъ.

— Не я ее, ваше превосходительство, сманиваю, а сама она, — отвчалъ швейцаръ.

— Что сама! Однако, ты, ты къ ней присватался.

— Законъ хочу принять, ваше превосходительство.

— Законъ. Ты принимай законъ тогда, когда она ребенка откормитъ, — продолжалъ Колояровъ.

— Мясодъ коротокъ, ваше превосходительство. Еще недля — и постъ, внчать не станутъ.

— Да я теб даже и не о дняхъ говорю, а о четырехъ, пяти мсяцахъ.

— Долго ждать, ваше превосходительство. Раздуматься можно. Или она раздумается, или я, а ужъ лучше сразу… Окличка — да и становись подъ внецъ.