Маньчжурские стрелки

– Мне тоже приходилось видеть такого, как ваш Курбатов, – ушел от этой темы лагерь-майор, – только он был австрийцем и звали его Отто Скорцени. Возможно, из тех же гениев от диверсии. Но только и я, лагерь-майор Кондаков, как называли меня, тоже пока еще Христом Богом не проклят, ворон меня не клюй. Я опять свободен, у меня в руках оружие, а вокруг испохабленная коммунистами Россия; на тысячи верст – что на запад, что на восток – Россия. Лично я предпочел бы идти на запад. Если не смогу прорваться через фронт или не успею дойти до него до конца войны – здесь останусь. Ремеслу, как говорится, обучен, так что не пропаду, ворон меня не клюй.

Все трое вопросительно взглянули на старшину Кайманова; он один пока что отмалчивался.

Старшина поскреб ногтями заросший сединой подбородок, уважительно покряхтел и, опираясь на пристроенный на пеньке автомат словно на посох странника, произнес:

– На запад идти уже бессмысленно. Там все забито войсками – нашими, красными то есть, и германскими. Не пройти нам. К тому же красные скоро будут в Берлине. Поэтому уходить советую на восток, за Урал, в Сибирь, где ни войск, ни власти, а по селам таежным годами отсиживаться можно, охотой промышляя, если только не удастся дойти до Маньчжурии, Монголии или Персии. Я-то ведь сам родом из-под Томска, что такое Сибирь – знаю. Рядом с нами было селение старообрядцев, так кого только они не прятали у себя, лишь бы только объявил, что к вере их пристает. Так что советую передохнуть здесь пару деньков, а затем подремонтировать наш плот и вернуться на левый берег Волги.

Остальные стрелки переглянулись, однако промолчали, давая понять, что окончательного решения пока что не будет.

41

…После стычки на железнодорожном переезде прошло несколько напряженных минут. Появилась подвода, на которой сидели трое полицаев, однако Беркут решил не трогать их, поскольку на подходе был воинский состав с тяжелой техникой.

Три первых вагона оказались купейными, и оттуда, из-за занавесок, выглядывали офицеры. Беркута так и подмывало ударить по ним автоматной очередью, но решил, что лучше использовать для такого обстрела оставшуюся ленту пулемета. Он вспомнил «железнодорожные эксцессы», которые они устраивали вместе с сержантом Крамарчуком[30]. А ведь можно считать, что, будучи только вдвоем, они вывели из строя столько солдат противника, словно выиграли три-четыре хороших боя. Не понеся при этом никаких потерь.

Полной неожиданностью для Беркута стало то, что, вслед за товарняком, последний вагон которого остановился метрах в ста пятидесяти, на изгибе колеи, шел пассажирский поезд, машинист которого резко затормозил на подходе к переезду и тем не менее чуть не врезался в предыдущий состав.

Среди офицеров, вышедших из вагона, Беркуту сразу же бросился в глаза рослый смуглолицый гауптштурмфюрер с орлиным носом и жестким, пронизывающим взглядом. Эсэсовец тоже обратил внимание на стоявшего на обочине дороги германского обер-лейтенанта, и, не сводя с него глаз, словно загипнотизированный, начал приближаться.

Беркут инстинктивно подался навстречу ему, и с минуту они медленно, словно на дуэли перед выстрелом, сходились. Да и руки их тоже рванули кобуры почти одновременно.

– Если я правильно оценил ситуацию, вы не из нашего эшелона, обер-лейтенант? – застыла рука гауптштурмфюрера на рукоятке вальтера.

– Вы правильно оцениваете ее, – точно так же судорожно сжимал рукоять своего пистолета Беркут.

Боковым зрением он видел, как справа к нему медленно приближался с автоматом наперевес ефрейтор Арзамасцев, с которым Беркут бежал из плена, а слева, незаметно подталкивая дулом автомата дежурного по переезду, в пространство между гауптштурмфюрером и топчущейся у вагона группой офицеров заходил Корбач.

– Простите, обер-лейтенант, но вы напомнили мне одного знакомого офицера.

– Ваше лицо тоже напомнило мне лицо знакомого офицера, – ответил Беркут, все больше утверждаясь в мысли, что перед ним не кто иной, как гауптштурмфюрер Вилли Штубер.

Все еще не снимая рук с рукоятей, они оба метнули взглядами по сторонам. Эти диверсанты были опытными воинами и прекрасно понимали: чем бы в конечном итоге не завершилась схватка между пассажирами поезда и партизанами, для них обоих она завершится гибелью.

– Но странность заключается в том, что тот знакомый был… русским офицером, – перешел гауптштурмфюрер на русский.

– Если я верно понял ваш русский язык, среди ваших знакомых, оказывается, были русские офицеры? – удивился Беркут на чистом германском.

– Они и сейчас есть, – перешел эсэсовец на свой родной язык, указывая при этом на рослого офицера, одетого так, как обычно – Беркут помнил это по фильмам – одевались белогвардейские офицеры.

Он стоял чуть в сторонке от германских офицеров и, обхватив руками ремень, покачивался на носках, глядя в сторону Беркута и его собеседника. То, что он выделялся среди прочих пассажиров своим мундиром, ничуточку не смущало белогвардейца.

– Очевидно, из частей русского генерала Власова? – высказал догадку Беркут.