Мандариновый лес

Наташа поймала его в коридоре. Теперь, когда жизнь ее сына зависела от него, он перестал быть Вадькой, Вадюшей. Теперь он был Вадимом Владимировичем.

– Вадик! – крикнула она и тут же поправилась: – Вадим Владимирович!

Остановившись, он стал протирать очки. Поняла – старается не смотреть ей в глаза.

– Вадим Владимирович, – повторила она. – Это серьезно?

– Нужна операция, Наташенька. Просто опухоль. Вот сделаем, и будет наш парень жить, как прежде.

По глазам поняла – врет. Жалеет. И еще видела – Вадим испуган. Она схватила его за руку. Рука была теплой, знакомой.

– Вадим! – прошептала она. – Я тебя умоляю! Пожалуйста, Вадик! Пожалуйста!

Он улыбнулся.

– Натка, милая! Ты о чем? Все, все, моя девочка! Мне надо бежать. И, повторяю, все будет хорошо. Я же тебе обещал?

Саше лучше не становилось. И еще – пугало его равнодушие. Может, ребенок и просто не понимает? Если так – хорошо. Он смотрел в потолок и почти перестал разговаривать. Коротко: «да, нет, не хочу». Ни Наташа, ни Нина не могли его ни разговорить, ни рассмешить, ни утешить, ни успокоить. Но, когда в палату приходил Вадим, Саша понемногу оживлялся, приходил в себя. О чем они говорили – бог знает. В эти минуты Наташа, кусая кулак, чтобы не разреветься, стояла за дверью.

Накануне операции пошла в церковь. Молила самого Господа, Пресвятую Богородицу, Николая Чудотворца. Стояла на коленях и шептала, шептала… А после, покачиваясь, как пьяная, возвращалась в больницу.

О чем она тогда просила Бога? Забрать ее жизнь, ее, не его. И готова была с ней расстаться без грамма сомнения.

В день операции Наташа караулила Вадима у кабинета. Не стесняясь, бросилась ему на грудь и зашептала как безумная, пытаясь поцеловать его руку.

– Наташка, глупая! – Он приобнял ее.

Намертво вцепившись в его руку, лихорадочно, как в бреду, Наташа умоляла его о чуде. Он осторожно отодвинул ее от себя, странно посмотрел и смущенно чмокнул в щеку.

Что было в его взгляде? Печаль, горечь, жалость?

Ничего она не заметила, ничего. И ничего не поняла, ей было совсем не до этого.

Она почти не помнила тот страшный день – так, какие-то проблески. Вот Вадим завел ее к себе в кабинет, уложил на диван, укрыл пледом и тихонечко вышел, а через минуту неслышно зашла медсестра и осторожно, совсем не больно и нежно, уколола ее в предплечье.

Когда Сашеньку увозили в операционную, Наташа крепко спала.

Проснувшись, долго не могла понять, где она и что с ней. Перед ней стоял стакан с крепким чаем. И правда, пить хотелось ужасно. И еще, как ни странно, есть.

Жадно выпив весь стакан, медленно поднялась с дивана. Плыла и кружилась голова, не шли ватные ноги, дрожали холодные руки.

Дверь отворилась, и на пороге возник хозяин кабинета, заведующий отделением Вадим Владимирович Щепкин. Вид у него был еще тот: черные подглазья, бледное, как мел, лицо, потный лоб и застывшие, будто мертвые, глаза.

Наташа замерла, окаменела. Разбухший, занявший весь рот язык не давал сказать слово.

Вадим сорвал колпак, снял и протер очки и, наконец, улыбнулся:

– Все в порядке, Наташка! Наш Саня в порядке! Он в реанимации, таков порядок. Наташка, у него все хорошо! Ты меня слышишь – все хорошо. Все прошло в нормальном режиме, и сейчас наш Санек дрыхнет, как слон! А когда проснется, точно попросит есть, но есть ему пока нельзя. Придется потерпеть.

– К нему можно? – с надеждой спросила Наташа.

– Нет, милая. К нему сегодня нельзя. А завтра пущу, обещаю. Все, Натка. Домой! Сейчас Нина заедет и тебя отвезет. А я сейчас в душ и на твое место, на диван. Сегодня останусь на ночь здесь, поэтому надо поспать.

Наташа разревелась. Стыдоба: человек после тяжелой работы, а она истерит. Прижалась к нему и что-то затараторила. Мягко отстранив ее, Вадим погладил по волосам:

– Поезжай домой, моя хорошая, все будет завтра. Прости, нет сил отвечать.

Она запомнила одно – ощущение полнейшего счастья. Возвращение жизни. Абсолютную уверенность в его словах. Да и во всем остальном. И еще – запомнила его запах. Запах рабочего пота, мужского, терпкого, горьковатого. А еще спирта, мыла, карболки, операционной, больницы. И запах усталости. И еще запомнила его крепкую, напряженную грудь и его руки.

Сильные, надежные, очень мужские. И еще – очень родные.

* * *

Все шло хорошо. По плану, как говорил Вадим и плевал через плечо. Наташа улыбалась – смешно! Врач, кандидат наук, человек серьезный и – «тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!».

Никто и не думал расслабляться. Боялись температуры, инфекции, осложнений. Да что там – боялись всего! Всем известно: хорошо проведенная операция – это еще половина дела. А дальше – уход и вечное «как Бог положит». До возвращения к прежней, привычной жизни было еще далеко – ох как далеко! Да и будет ли она, эта, как теперь казалось, прекрасная прежняя жизнь?

«На что я жаловалась, чем я была недовольна, – думала Наташа. – Ведь было самое главное – был здоров сын!»

Ниночка, верный дружок, говорила:

– Ты даже не представляешь, какое счастье, что все обнаружилось на раннем этапе.

– Счастье? – повторяла Наташа. – Знаешь, слово «счастье» здесь как-то не очень.