Мандариновый лес

– В этом случае да! – жарко возражала Ниночка. – Именно так.

– Только я теперь всегда буду бояться. Бояться, что все может повториться. Теперь это со мной навсегда. Буду смотреть на Сашу и думать об этом.

В сотый раз Ниночка повторяла:

– Нет и нет, полное выздоровление. Медицина уже не та, как раньше. Да и Вадька, ты ж понимаешь! Первые годы подержат Сашу под наблюдением, это норма. А потом вас снимут с учета – и все, обычная жизнь! И страхи пройдут, я тебя уверяю! И всё все забудут, как страшный, кошмарный, бредовый сон! И ты должна помнить об этом! Ну а сейчас, да, трудное время. Трудное очень. Но мы же все вместе, Натка! Я, Вадька, мама! А летом и Таня с Петей! А давай поедем все вместе в эту вашу Труфановку? И Вадьку возьмем, и племянников! Знаешь, я давно хочу в отпуск в деревню – не на курорт, а именно в деревню, глухую, далекую, настоящую. Чтобы грибы, земляника, лес, поле в ромашках – ты же сама говорила! Ну да, и еще в васильках! И чтобы речка или озерцо! Ну и все вы. В дополнение.

Почему-то именно эти слова, в которых не было ничего особенного, обычные слова про предстоящее лето и планы на отпуск вернули Наташу к жизни. Ни утешения, ни медицинские факты, ни все остальное, а именно то, что можно строить планы на лето. Выходит, жизнь действительно продолжается? И все вернется на круги своя – Сашенькина школа и кружки, ее работа с любимыми и не очень клиентами, с беззлобно бурчащим Лениным, вредной Морозовой, занудливой Ингой. С их с сыном любимой маленькой квартирой, уютной кухонькой, книгами, маминым ковриком над диваном, родным и привычным видом из окна, кустом белой сирени. Со всем тем, на что раньше они не обращали внимания?

И мандариновый лес будет по-прежнему будоражить их воображение, загадочно темнеть и угасать по вечерам, а по утрам светиться оранжевым с золотым, особенно в яркий, солнечный день.

И будет – да, будет, теперь она в это уверена – любимая и родная Труфановка со всеми ее обитателями: Танькой, Петей, Ростиком и Светиком. И незыблемо будет стоять их семейный, наследный дом, дом их родни. Потому что строили его на века.

И будет лес, прозрачный и чистый, и бескрайнее поле с ромашками и васильками, и крошечное, темное, мрачноватое озерцо в глубине леса, которого они давно не боятся. Это в далеком детстве дед их пугал водяным. И будут долгие теплые вечера с пирогами или оладьями, с непременным вишневым вареньем, которое так любит Саша. И будет петь соловей. И будет теплый бок печки, и запах сушеных грибов, висящих на длинных, еще теткиных нитках. И светлый хлебный квас – «квасок», как называли его в деревне, с «ежиками», потому что острый, бродящий, он пощипывал нос.

И запах сена, идущий из сарая, – мощный, сладкий, немыслимо вкусный. И запах земли, влажной после дождя. И деревенский погост, где лежат ее близкие: дед, бабушка. А теперь вот и тетка Марина и баба Настасья.

А еще вечное ворчание Таньки, и монотонный, успокаивающий голос любимого зятя, и детский голос племянницы, и огрубевший басок племянника, и разумный, рассудительный голос ее сына. Все это будет, конечно, будет, она в это верит! И Ниночка будет, и Вадик. Им там понравится, точно понравится, потому что там воля, покой и еще красота!

И они с Сашенькой будут.

Войдя в палату к Саше, Наташа охнула – бледный, как полотно, похудевший. Глаза провалились, под ними темные круги. Вспомнила выражение: «спавший с лица». Господи, мой ребенок! Но он, увидев ее, улыбнулся:

– Мама!

Наташа ночевала в больнице, в кабинете Вадима.

Нянечка приносила ей ужин – кашу, пару кусков хлеба, кубик масла и кусок сыра. Чай заваривала сама – в литровой банке и с кипятильником. Доктор Щепкин чай уважал. В его кабинет она приходила, когда его уже не было, чтобы ему не помешать.

Иногда сталкивались в коридоре.

– Натка! Опять ты здесь? Гоню тебя домой, гоню, ты все равно… – Он безнадежно махал рукой. – Поезжай, отоспись по-нормальному! А не на этом колченогом пенсионере, – он кивал на диванчик в кабинете. – Поела бы по-человечески, помылась! Тебе эта каша еще не осточертела?

– У меня все хорошо, – опустив глаза, бормотала она. – Мне очень, очень удобно! И на диване мне очень удобно, спасибо тебе, Вадик, огромное! И пшенная каша мне очень нравится, даже остывшая! Нет, правда, что ты смеешься? Отличная каша у вас в больнице!

Боялась, что выгонит, отнимет ключ от кабинета и выгонит.

Но нет, не выгнал. Наоборот, позвал в свой кабинет – поговорить.

На ватных ногах Наташа плелась за Вадимом.

Оказалось, все хо-ро-шо.

– Завтра Сашу переводят в палату. В палату, Наташа! Кстати, палата отдельная, вы там будете только вдвоем! И да, еще я распорядился, чтобы тебе там поставили койку. В общем, Наташка, – он улыбнулся, – блат – великое дело.

– Вадик, – тихо ответила она, голос сел от волнения. – Вадим! Вадим Владимирович! Если бы вы знали, как я вам благодарна!

– Ого! – расхохотался он. – С этой минуты мы с тобой на «вы», Наташка? Тогда как твое отчество?