Маньяк и тайна древнего русского клада

Градовой как раз отвечал дежурный, принимавший телефонные вызовы, беспрестанно поступающие от граждан, когда в плмещение входил разъяренный Вацек. Больная и перетрусившая женщина так и не успела сказать ни единого слова: досылая патрон в патронник из только что замененного магазина, озверевший преступник одним метким, прицельным, выстрелом выбил мобильное устройство из руки отчаявшейся хозяйки, оставив на ее ладони кровоточащую и одновременно запекшуюся дыру, неприятную и крайне болезненную.

– Не шути со мной, «старая», – именно так выглядела для него оппонентка, сломленная долгим недугом и трясущаяся от боли и страха, – я ведь могу и по-плохому! Пока же у нас с тобой – и этот еще вполне даже возможно! – состоится обстоятельная и дружественная беседа, приносящая выгоду нам обоим, или, иными словами, тебе жизнь, ну, а мне информацию.

Естественно, предводитель преступного синдиката бессовестно врал: он не собирался сохранять кому-либо жизнь – ему просто любыми возможными способами необходимо было побыстрее разузнать интересующие его сведения и «свалить» из этого дома еще до приезда полиции – а то что это будет именно так! – бандит, после своих оглушительных выстрелов, прогремевших пусть и не в густонаселенном районе, но явно привлекших чье-нибудь чересчур бдительное внимание, уже нисколько не сомневался. Именно поэтому он и торопился разговорить перепуганную до ужаса женщину, прекрасно осознавая, что если она впадет в сопутствующий этому состоянию ступор, то просто-напросто может замкнуться, – и вот тогда! – вытянуть из нее вряд ли чего получится.

– Говори, старая «ведьма», – рычал он на нее пробиравшим до ужаса голосом, – где сейчас находится твой приемный сын, которого вы с мужем усыновили в двухтысячном году в Шуйском доме малютки?!

Большой человек, не пользующийся у своего давнего друга уже тем прежним доверием, каким обладал на протяжении долгого времени, и так пренебрежительно оставленный в стороне от разворачивающихся в доме событий, конечно же, имел удрученное состояние, и сам не понимал, откуда появились эти происходящие с ним изменения и откуда появилась эта неведомая ему ранее жалость. Все эти невеселые мысли тревожили Копылина на протяжении тех пяти-семи минут, что его товарищ отсутствовал во внутренних помещениях; наконец он появился и, не сказав преданно ожидавшему его товарищу ни единого слова, а только бормоча себе под нос: «Да-а, это только усложняет все дело… и ладно еще сынок Елисея подался в «менты» – тут еще можно было бы порешать что-то в кратчайшие сроки… но это?!.» – направился в сторону машины, находившейся за небольшой оградой приусадебного участка. Иван, представлявшийся человеком, плохо умеющим составлять логические цепочки, все-таки пришел для себя к очевидному выводу, что Босс узнал какую-то серьезную тайну и из-за возникшего недоверия не хочет ему ничего сообщать, сделался еще более удрученным и, понуро упустив свою огромную голову, поплелся вслед за ближайшим товарищем, по крайней мере бывшим таковым в совсем недалеком прошлом. На улице уже давно сгустились сумерки и приближалось наступление пятницы.

***

Той же ночью, но на значительном удалении от города, и именно с того направления, где орудовали безжалостные бандиты, Наташа проснулась между двумя и тремя часами только что начавшихся суток; ее не покидало предчувствие какой-то неведомой ей жуткой опасности, поджидающей ее в самом ближайшем будущем; все ее тело словно сковало какой-то холодной судорогой, и девушка не могла пошевелить ни одним своим мускулом, с мучившей ее тревогой опасаясь, что любое ее движение привлечет к себе внимание какой-то неведомой, странной силы, неотступно витающей над машиной… так длилось минут пятнадцать, может чуть больше. Постепенно Елисеева начинала понимать, что все ее страхи ничем не оправданы: на улице стояла непроглядная тьма и было настолько тихо, что не слышалось ни единого звука, и хотя для леса такая тишина – пусть и в апрельское время, когда еще не прилетели перелетные птицы – все же являлась несколько естественной, подобное положение дел несколько успокоило перетрусившую от страха красавицу.

Укладываясь после ужина спать, она и ее верный подручный, взявший на себе обязанность быть ее преданным спутником, укутали все еще находившегося без сознания Майкла всеми теплыми вещами, какие им только удалось собрать как из своей одежды, так и из того, что удалось найти внутри машины Бочкова, после чего, оставив его внутри незначительного фургона, сами отправились спать в кабину, предварительно как следует протопив внутрикабинную печку; для Наташи, отдавшей свою теплую камуфляжную куртку раненому спецназовцу, нашлось хотя и тонкое, но довольно сносное одеяло, Виктор же, также посчитавший необходимым отдать свою верхнюю теплую часть одежды находящемуся без сознания больному предпринимателю, довольствовался накопленным за долгое время тучным жирком и природной выносливостью, существующей у любого автомобилиста, практикующего дальние перевозки.