Манящая корона

– Слушаем и повинуемся! – раздался довольно слаженный хор, в котором смешались и высокие, дребезжащие от волнения теноры молоденьких новичков, впервые получивших право участвовать в собрании, и спокойные, уверенные баритоны опытных самцов, и хриплые басы старых, все повидавших драконов.

По поляне словно прошел могучий вихрь, деревья, задрожав, зашумели ветвями, кое-где посыпались листья.

Традиционные слова предупреждения и ответа были сказаны. Теперь можно было приступать к главному.

* * *

Граф Хольг шел за гофмаршалом, держась в трех шагах сзади, как полагалось по дворцовому этикету, стараясь приноровиться к его неторопливой, размеренной поступи.

А сделать это было непросто: ведь больше всего на свете ему хотелось пуститься в пляс. Злейший враг только что стал союзником – пусть по принуждению, из страха, но это только к лучшему. Чувство дружбы или благодарности преходящи, их легко забыть, а вот страх куда надежнее…

– Какие у меня гарантии? – дрожащим голосом спросил Шруберт, когда они обговорили все до мельчайших подробностей.

– Мое слово! – спокойно и твердо ответил Хольг. – Если вы исполните обещанное, то ни одна живая душа не узнает о вашем позоре.

По лицу Хранителя Печати было видно, что он далеко не в восторге и предпочел бы нечто более весомое, чем устные заверения… Но возразить он не посмел. Безоговорочная капитуляция потому и называется безоговорочной, что побежденный сдается на милость победителя безо всяких условий.

Гулкое эхо шагов пожилого гофмаршала – слегка шаркающих, негромких, и графа – четких, уверенных – разносилось по коридорам дворца. Очередной поворот, последний перед Тронным залом, резкий, безупречно отработанный сдвоенный удар – дежурные телохранители Правителя пристукнули древками алебард, приветствуя высоких особ, – и вот знакомая двустворчатая дверь, открывавшаяся перед ним множество раз…

Но открывали в ней только одну створку – согласно законам Норманна, обе створки распахивались только перед Правителем.

Ничего, ждать осталось недолго…

А гофмаршалом он сделает своего верного Ральфа. Даже если для этого придется изменить пару законов.

* * *

Объявление мужа, что сегодня к обеду пожалует гость, изрядно удивило Майю, ведь она никого не ждала. (Пунктуальный до мелочей дворецкий всегда предупреждал жену о таких событиях заранее.) Когда же было произнесено его имя, бедняжка не на шутку испугалась, с трудом удержавшись от желания приложить ладонь ко лбу супруга: не заболел ли.

Поскольку нового старшего десятника графской стражи Ральф до сего дня именовал не иначе как злодеем, висельником, каторжником, извергом рода человеческого и искренне удивлялся непостижимому великодушию господина. Принять на службу разбойника, да еще доверить ему такую ответственную должность! Поистине, то ли он уже стар и ничего не понимает, то ли господин, не приведи боги, слегка повредился в уме от постигших его переживаний.

– Да, он был разбойником, но ведь искупил свою вину! – пыталась втолковать мужу Майя. – Рассказал, что задумали его дружки, помог заманить их в ловушку…

– Не пригрози ему Гумар пытками, ничего бы он не рассказал! – убежденно качал головой Ральф. – Рта бы не раскрыл, мерзавец!

– Но ведь Гумар и не заикался о пытках!

– Да уж, конечно… Это он графу наплел, будто договорился с пленным по-хорошему. Цену себе набивал: дескать, правильно сделали, ваше сиятельство, что сотником меня назначили, вот какой я умный да способный, в два счета развязал злодею язык, и безо всякого насилия, одними уговорами!

– Почему ты так думаешь?

– Потому что иначе и быть не могло! По-твоему, он в самом деле рискнул бы выставить разбойника из усадьбы – ступай, мол, голубчик, на все четыре стороны?! Да какой человек в здравом уме решился бы на это? Ведь он же знал: граф не простит, а плетьми и штрафом не отделаешься – тут или топор, или веревка! Неужели сама не понимаешь?

– Понимаю. И все же я уверена: Гумар не солгал, он в самом деле договорился с ним по-хорошему…

– О боги! Какая только глупость не придет в голову бабам! И ведь скорее лопнут, чем признают свою неправоту!

– Ну, знаешь ли… – Майя чуть не поперхнулась от негодования.

Как ей хотелось выкрикнуть прямо в лицо мужу: «Про графиню ты тоже говорил, что я схожу с ума, что мне все только мерещится! Ну, и кто оказался прав?!» Но клятва, которую она дала себе в ту ужасную ночь, заставила придержать язык.

– Знаю! – отмахнулся Ральф. – И пословицу «Как волка ни корми, он в лес смотрит» тоже знаю. Из волка никогда не выйдет сторожевого пса, а из разбойника – честного человека. Предаст, негодяй, при первой возможности предаст, чует сердце! Или украдет чего и сбежит, ищи потом по всей Империи… Раскается его сиятельство в своем великодушии, горько раскается, да поздно будет.

Никакие доводы на Ральфа не действовали, и Майя оставила свои бесплодные попытки. Тем большим было ее потрясение.

– Ты не шутишь? – на всякий случай спросила она.

– Разве я похож на шутника? – недовольно сдвинув брови, ответил вопросом на вопрос муж.