Манящая корона

– Я, конечно, не должностное лицо, но любое содействие оказать рада. Пожелаете еще откушать – ни ронга с вас не возьму! Захотите заночевать – отведу лучшую комнату, тоже бесплатно! Люди графа Хольга здесь желанные гости! Ведь вы, наверное, были там, в усадьбе, когда напали разбойники?

– А как же! Были, голубушка! – приосанился Монк, буквально нежась в лучах славы. – И не просто были, от нас им тоже досталось!

– Расскажите, пожалуйста! – она просительно сложила руки на полной груди.

– Да-да! Просим! – мужские голоса слились в общий хор.

Бывший сотник, выпрямившись с видом полководца, триумфально въезжающего во взятый штурмом вражеский город, откашлялся, прочищая горло:

– Ну, что же! Значит, дело было так…

* * *

Растроганный Ригун, позабыв, что он собирался предстать перед Хольгом в роли благодетеля, а отнюдь не просителя, крепко обнял его и прижал к груди:

– Если бы вы знали, какую тяжесть сняли с моих плеч! Я бесконечно обязан вам.

– Осмелюсь напомнить, пресветлый Правитель, что моего согласия недостаточно, это решение должно быть утверждено Советом…

– Да, конечно! Но я… – Ригун замялся. Слово «прикажу» прозвучало бы нелепо, а «попрошу» – унизительно. – Я уговорю их, граф. Даю слово, уговорю! Ведь не безумные же они!

– Совершенно верно, не безумные, – как-то странно усмехнулся Хольг. – Они во много раз хуже безумцев… Пресветлый Правитель, раз уж вы почтили меня своим высочайшим доверием и вместе с тем – скажем откровенно! – возложили на меня огромную ответственность, позвольте мне в данном случае поступить по своему усмотрению.

– Да, конечно… Но что вы собираетесь сделать?

– Я избавлю вас от необходимости выносить их своеволие и непочтительность. На этот раз им придется иметь дело со мной. Огласите свое решение, поставьте их перед фактом – а дальше уже буду действовать я.

– Боюсь, в таком случае они не согласятся! Из чистого принципа, из чувства уязвленного самолюбия… Если бы вы, дорогой граф, уже были Наместником, тогда они подчинились бы вам, хоть и скрепя сердце. Но пока что вы – только один из них.

– Повторяю: предоставьте действовать мне, пресветлый Правитель. Я не подведу вас. Даю слово.

– Хорошо, раз вы так считаете…

* * *

– А знаете, что самое интересное? – грустно усмехнулся Трюкач. – Она ведь тоже была из дворян!

«И не из простых дворян: то ли баронская дочка, то ли вообще графская», – мысленно добавил он. Однако вслух не произнес: Хольг строго-настрого приказал держать язык за зубами и никому без его личного дозволения не открывать этой подробности.

– О боги, возможно ли это! – ахнул Ральф. – Стыд и срам!

– Очень даже возможно. Потому-то многие ее сразу невзлюбили: дескать, одно дело, когда в разбойники нужда да несчастье гонят, и совсем другое – если с жиру бесишься! Горя не знала, росла как у богов за пазухой, куда же тебя несет?!

– Какой позор! – поддержала мужа Майя.

– Так ведь любовь, сударыня! Я слышал, она влюбилась в Барона, когда он еще не был Бароном… ну, то есть еще не стал предводителем шайки. Он-то у женщин всегда большой успех имел: мужчина видный, обходительный. Ну, несколько замужних дамочек и не убереглись, преподнесли своим благоверным ветвистые подарочки.

– Какой позор! – повторил слова жены дворецкий.

– Само собой, без дуэли не обошлось. Барон заколол одного рогача, а тот оказался племянником какой-то очень важной персоны… В общем, хоть дуэль была честная, по всем правилам, дело повернули по-другому, Барона обвинили в убийстве, и пришлось ему бежать. Вы же знаете, господин Ральф: закон что дышло! Ну, и что ему оставалось делать? Сколотил шайку и начал купцов «трясти»…

– И эта мерзавка сбежала из дома к любовнику?

– Сбежала, господин Ральф. Только любовниками-то они еще не были, мне так кажется. А вот когда она перерезала глотку Вайсу, тогда и стали. И не расставались вплоть до самой смерти в огненной ловушке.

Майя, не выдержав, тихо и робко спросила:

– А вам… не было их жалко?

– Если честно – было, сударыня, – вздохнул Трюкач. – Еще как было! Вместе горе мыкали, вместе по лезвию бритвы ходили… Да ведь куда денешься? Не зря говорят: своя рубашка к телу ближе. Его сиятельство могли меня отправить на лютые пытки, на самую жуткую смерть, а оказались великодушны, на службу к себе приняли, да еще не рядовым, а сразу старшим десятником! Значит, я должен был отплатить добром за добро и сделать так, как им угодно. А уж когда этот сукин… простите, сударыня! – предводитель-то мой бывший пырнул меня кинжалом, тут и последние сомнения исчезли. Дай боги здоровья господину Гумару, что надоумил кольчугу под куртку надеть, а то не пришлось бы мне сейчас с вами беседовать! В самое сердце метил, Барон демонов…

* * *

Захмелевшая Эйрис, в последний раз обведя взглядом убогую комнатку, где они с госпожой прожили столько лет, утерла слезы и махнула рукой:

– Ну, посидели на дорожку, и хватит! Поднимаемся! Пора ехать.

Глава III