Манящая корона

Вот, к примеру, почему граф приказал задержать в усадьбе святого отца, совершавшего обряд бракосочетания, – яснее ясного. Чтобы не начал болтать лишнего и случайно не спугнул разбойников, у них-то всюду свои глаза и уши… Пусть посидит под домашним арестом до завтра, ничего страшного, ради благого дела можно взять на душу этот небольшой грех.

Конечно, священник сначала громко возмущался и требовал выпустить его, ссылаясь на прихожан, ждущих пастырского слова, и на домочадцев, которые с ума сойдут от волнения, не зная, куда подевался их муж и отец. Но граф, которому некогда было вникать в такие тонкости, быстро прервал фонтан его красноречия, коротко и убедительно объяснив, что святому отцу предоставляется выбор: провести это вынужденное заточение либо в одной из гостевых комнат особняка, либо в подвальной клетушке с железной дверью. Само собой, в первом случае ему подадут ту же пищу, которая предназначена для господского стола, и вдобавок с хорошим вином, а во втором случае придется удовольствоваться ломтем серого хлеба с кружкой воды. Отец Нор оказался человеком разумным и думал недолго…

В самом деле, когда еще простому священнику выпадет такая возможность: пожить подобно графу! Пусть всего лишь неполные сутки.

А вот теперь приказ господина абсолютно неясен, хоть плачь! Преподнести бочонок дорогого вина в дар достойному человеку – в том ничего удивительного нет. Ему, Ральфу, господин тоже несколько раз делал подобные подарки, в знак своего особого расположения. Но он-то графский дворецкий, более того – его доверенное лицо… А эти?!

Ладно, незачем забивать голову ненужными мыслями. Графу виднее! Раз приказал – значит, так надо. Пусть пьют, ненасытные утробы, пусть хоть лопнут!

И все-таки странно, очень странно…

* * *

Лейб-медику Араду стоило большого труда сохранять спокойствие: настолько смешно выглядел Ригун, смущенный донельзя, растерянный и покрасневший, будто мальчишка, застигнутый за каким-то нехорошим поступком.

– Осмелюсь напомнить, я настоятельно рекомендовал… э-э-э… не допускать столь долгого воздержания, заботясь о вашем драгоценном здоровье, но вам, пресветлый Правитель, было угодно не прислушаться к моим словам. Я даже имел несчастье навлечь на себя ваш гнев.

– Ох, к чему вспоминать это! Что было, то было… Лучше скажите, что же теперь делать?

– Должен признаться: после ваших ответов, пресветлый Правитель, я уже не столь уверен в быстром и легком излечении. Знаете ли, репродуктивная функция – такая тонкая вещь…

– Репро… что? – дрожащим голосом переспросил Ригун.

Арад, героическим усилием одолевший смех, так и просившийся наружу, склонился к уху Правителя и что-то прошептал.

– А-а-ааа, вот о чем речь… Продолжайте, пожалуйста!

– Так вот, пресветлый Правитель, чем старше человек – а вы, к сожалению, уже далеко не юноша, как, впрочем, и я, – тем опаснее для этой самой функции слишком долгие перерывы. Дело может дойти даже… ну, вы понимаете…

– Святые угодники! – простонал Ригун, закатив глаза, полные панического ужаса.

– Ну что вы, пресветлый Правитель, не надо отчаиваться! Скорее всего, это просто досадное стечение обстоятельств: к вышеуказанной причине добавилась усталость, сильное нервное перенапряжение… Ведь государственные заботы и хлопоты так утомительны, особенно для человека уже не первой молодости! Если дело именно в этом, то все поправимо, надо только несколько дней принимать успокоительные и укрепляющие лекарства.

– Уф! – с нескрываемым облегчением выдохнул Правитель, утирая батистовым платком взмокшее лицо.

– Правда, с другой стороны… – скорбным голосом протянул лейб-медик.

– Что?!

– Может быть, это не просто стечение обстоятельств… Может, поражение функции приняло необратимый характер.

– О боги!

На Правителя было жалко смотреть. Лейб-медик внезапно ощутил острый укол совести: как можно запугивать нервного, мнительного человека?

Но отступать было некуда. Тому, кто связался с Четырьмя Семействами, выбирать не приходилось. Звание лейб-медика почетно, но жалованье вовсе не так велико, как думают многие. А он уже привык к роскоши и не сможет без нее обходиться…

Впрочем, он-то, может быть, и сумел бы, но Гемма – ни за что! Хвала богам, он не глуп и не тщеславен, как многие мужчины его возраста, имеющие молодых любовниц. Совершенно ясно: она будет спать с ним лишь до тех пор, пока он в состоянии щедро одаривать ее деньгами, нарядами, украшениями… Надо отдать ей должное, красотка пока ведет себя безупречно, не зарывается, лишнего не просит. Но и оскудения не потерпит, есть уровень, ниже которого опуститься нельзя, иначе Гемма очень быстро найдет другого мужчину, богаче и щедрее.

А это будет слишком тяжело вынести: он уже привык к ней. К ее глазам – бездонным, завораживающим, к ее ласкам, сводящим с ума, делающим его безвольным, послушным, готовым на все… Пусть все это фальшиво, пусть Гемма не любит его (чтобы избавиться от иллюзий, достаточно взглянуть на себя в зеркало), – она должна быть рядом, должна принадлежать только ему. А для этого нужны деньги, много денег!