Это были единственные его слова, с которыми сын согласиться не мог.
Вот потому-то Хольг еще подростком дал себе слово: у него все будет по-другому. Его собственная жена никогда не узнает, что такое обжигающий удар хлыста, оплеуха, даже просто грубое слово, в ее сердце не поселится страх, в глазах не возникнет испуг. Он окружит ее заботой, нежностью, беспредельной любовью, и они будут счастливы.
Беспредельной любовью… О идиот, трижды идиот!
Граф мучительно застонал, стиснув кулаки.
Перед глазами снова замелькали окровавленные прутья, послышался пронзительный свист и приглушенные, чавкающие звуки ударов, когда они влипали в разодранную до мяса плоть. А в ушах набатным звоном гремели слова проклятой кухарки: «Я не монашка, мне мужик нужен…»
Те же самые слова, которые сказала ему собственная красавица жена. Прикрытая лишь разметавшейся гривой золотистых волос, стоя на коленях над бездыханным телом любовника – прыщавого мальчишки секретаря…
– Плотнее, ребята, плотнее! – скомандовал Гумар. – Хорошенько утрамбовывайте, не ленитесь.
– Упаси боги, господин сотник, мы не ленимся! Просто плотнее некуда, дальше не идет…
– Верю, но все-таки постарайтесь. Господин приказал, чтобы все поместилось, лично придет проверять!
Ссылка на грозного графа подействовала должным образом. Стражники с удвоенным рвением, сопя от натуги, принялись утаптывать вязанки хвороста и охапки сухой соломы, вгоняя их глубже в ров. А если у них и возникали при этом не очень хорошие мысли, касающиеся «его сиятельства», то хватало ума держать их при себе.
Сверху, с площадки сторожевой вышки, доносились заливистые рулады: там храпели два мертвецки пьяных человека, самым точным образом исполнившие строгий приказ дворецкого Ральфа…
Хольг щелкнул огнивом, и под маленьким бронзовым котелком, мгновенно занявшись, заплясали язычки пламени.
Полезное дело – лучшее отвлечение от тягостных мыслей. Трижды прав был неизвестный мудрец, сказавший это! Кровавая муть, застилавшая взор, исчезла без следа. Десять минут назад он готов был с воем бросаться на стены, исходя лютой, не проходящей тоской и жгучей обидой, кощунственно проклиная богов за то, что вообще создали женский род, а теперь у него в голове только четкие прописи, выведенные аккуратными, мелкими буквами на пергаменте. Он помнил их наизусть, но все-таки держал пергамент под рукой.
Недалеко от очага, на самом краю дубового стола, выстроились в ряд три мешочка. А посреди столешницы возвышался огромный железный котел, самый крупный, который только отыскался в поварне для низших сословий.
Надо будет велеть Ральфу, чтобы нанял другую кухарку… Нет, лучше повара-мужчину! Хватит с него баб, больше рисковать нельзя. Правда, если все пойдет так, как он задумал, то о риске можно даже не вспоминать. Хотя бы потому, что его в этой усадьбе больше не будет.
Ведь Правители Империи живут во дворце…
Граф заглянул в котелок. Студенистая масса грязновато-серого цвета, нагревшись, стала постепенно растекаться, становясь густой жидкостью. Еще немного, и последние желеобразные кусочки, потеряв форму, растаяли. Хольг торопливо перевернул песочные часы, стоявшие по левую руку, и принялся тщательно перемешивать содержимое котелка деревянной лопаткой.
Основа зажигательной смеси должна быть очень горячей, но ее ни в коем случае нельзя доводить до кипения – так говорил его отцу непризнанный алхимик-самоучка, предложивший секрет своего изобретения, причем за весьма умеренную сумму. То есть несколько пузырьков не страшны, но бурное кипение все испортит. Поэтому надо регулировать огонь и тщательно перемешивать основу…
Отец внимательно слушал и записывал, не стесняясь переспрашивать и уточнять, а потом категорически потребовал, чтобы талантливый самородок продемонстрировал все в его присутствии. Ему не жаль денег, но он не хочет покупать кота в мешке. Если демонстрация пройдет успешно, запрошенная сумма будет уплачена тотчас же, если нет – шарлатана и обманщика прогонят с позором, предварительно выдав ему вместо гонорара добрую порцию розог.
Алхимик согласился, заявив, что разумная предосторожность и бережливость идут только на пользу делу… А что касается угрозы телесного наказания, то благородному графу будет просто неловко вспоминать свои слова! Впрочем, он вполне понимает его сиятельство и никоим образом не в обиде: в Империи развелось столько бессовестных жуликов.
Граф прервал излияния изобретателя и велел приступать к опыту. Тогдашний дворецкий, которого, как и его сына, звали Ральфом, видимо, был твердо убежден в позорном провале непризнанного «гения», поскольку сразу же приказал слугам нарезать пук длинных, гибких веток.
Розги не понадобились: демонстрация прошла просто блестяще, пламя получилось даже сильнее, чем было обещано. Сияющий изобретатель покинул усадьбу с кошелем, туго набитым серебряными монетами, которые на его глазах тщательно отсчитал графский казначей. А следом за ним через некоторое время вышел доверенный человек отца…