Манящая корона

Гумар уже дважды спасал жизнь его сыну. Первый раз – когда выследил и поймал разбойничьего лазутчика, сорвав их злодейский план. Второй раз – когда успел оттолкнуть ребенка, приняв на себя удар разбойничьего копья. Значит, спасет и в третий раз, тут не может быть сомнения!

Ведь боги троицу любят.

* * *

Двое верховых ехали по пустынной дороге, освещенной тонким нарождающимся месяцем. Впереди был рослый, широкоплечий мужчина в охотничьем костюме и шляпе с соколиным пером, сидевший на могучем вороном жеребце, казавшемся угольно-черным в сгустившихся потемках. Сзади трясся, отчаянно вскрикивая и непрерывно поминая святых угодников и нечестивых демонов, грузный толстяк в рясе, бестолково хватавшийся то за гриву серой в яблоках кобылы, то за высокую переднюю луку седла.

Даже человек, нисколько не разбирающийся в лошадях и во всем, что с ними связано, уверенно заявил бы, что головной всадник – опытный наездник, а святой отец то ли давно не ездил верхом, то ли вообще занялся этим впервые в жизни. Не менее очевидно было, что вороной безупречно вышколен и чует крепкую руку хозяина, а красавица кобыла, мягко говоря, с норовом.

Священник чуть не сорвал голос, умоляя попутчика сбавить скорость, но человек в шляпе с пером, то ли не слыша его жалобных воплей, то ли притворяясь, что не слышит, напротив, резкими и гортанными выкриками понуждал своего жеребца держать прежний темп. Тот шел довольно быстрым, ровным галопом, а серая в яблоках не отставала, время от времени вскидывая круп и сопровождая это движение ехидным ржанием. Точнее – издевательским…

Бедный святой отец, получая увесистый толчок сзади, чуть не утыкался лицом в шею серой бестии и только чудом не вылетал из седла, после чего оглашал окрестности особенно жалобными и пронзительными криками. Они могли бы смягчить даже самое черствое сердце.

Но попутчик оставался глух к его мольбам.

* * *

Правитель Ригун, неподвижно глядя в потолок опочивальни, чувствовал, как охватившее его отчаяние понемногу сменяется усталым, тупым равнодушием.

Снадобья, подносимые лейб-медиком, были бесполезны. Они не помогли ни прежде, ни теперь. Тело любимой женщины, по-прежнему красивое и желанное, хоть и немного расплывшееся из-за родов, ее голос, всегда казавшийся ему самым мелодичным и звонким на свете, мягкие шелковистые волосы, запах – все было неизменным. Все это раньше действовало быстро и надежно, теперь же не помогало, плоть оставалась вялой и бессильной.

О боги, что делать?!

* * *

Хольг махнул рукой, жестом приказав сесть вскочившему дежурному стражнику, и направился в спальню, где лежал раненый сотник. Из-за приоткрытой двери до него доносился негромкий голос:

– Поверь, приятель, я вовсе не держу на тебя зла, хоть ты здорово огрел меня по башке и вообще выставил дураком, каких мало! Ручаюсь, ты поправишься, все будет в порядке…

Увидев входящего графа, бывший разбойник Трюкач осекся на полуслове и поспешно вытянулся в струнку:

– Здравия желаю, ваше сиятельство!

– Здравствуйте, старший десятник. Я вижу, пришли навестить начальника?

– Так точно!

– Что же, похвально…

Граф склонился над Гумаром.

– Сотник! Вы слышите меня?

Никакой реакции не последовало.

– Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, он сейчас в беспамятстве, – почтительно понизив голос, сказал Трюкач. – Недавно приходил в себя, а потом опять забылся! Лекари говорят, оклемается, встанет, но не скоро, рана-то больно тяжелая… Велели с ним беседовать и всякие хорошие вещи говорить, даже когда не слышит: мол, он как-то все-таки осознает, и ему это полезно.

– Эти лекари – безмозглые ослы! – усмехнулся граф. – Они ничего не понимают! Гумар встанет прямо сейчас, чтобы спасти моего сына.

Трюкач, остолбенев, выпучил глаза, хотел что-то произнести, но промолчал, встретившись с умоляющим взглядом Ральфа, стоявшего на пороге.

Хольг снова наклонился к раненому, осторожно тронул его за плечо:

– Сотник, очнитесь! Вы нужны моему сыну, слышите? Вы очень, очень нужны моему сыну!

Дворецкий закрыл лицо руками.

Трюкач, затаив дыхание, инстинктивно подался вперед: ему показалось, что веки Гумара дрогнули.

– Мой сын нуждается в вашей помощи! – громко повторил граф.

Глаза раненого медленно раскрылись.

– Ваше… сиятельство…

– Вот, вы пришли в себя! – ликующе возгласил Хольг. – Я знал, что так и будет!

– Ваше сиятельство… Как… молодой господин?

Сотник говорил чуть слышно, на лбу от усилий выступили капли пота.

– Ему очень плохо, он в нервной горячке. Дураки медики полчаса назад заявили, что мой сын умрет.

– Что?!

Гумар отчаянным усилием попытался подняться, но тут же со стоном откинулся на подушку.

– Но он не умрет! – уверенно заявил граф. – Хвала богам, есть человек, который может его спасти!

– Кто… этот… человек?

– Как это кто? – искренне удивился Хольг. – Конечно же, вы!

Раздался чуть слышный стон: дворецкий, несмотря на весь свой опыт и хладнокровие, не выдержал этой мучительной сцены.

– Я?!

– Разумеется! Вы уже дважды спасали его, теперь спасете снова!

И, выдержав небольшую паузу, с ликующей, доброй улыбкой граф договорил:

– Ведь боги троицу любят!

* * *