Марафон нежеланий

– Ну, я бы побоялся назвать его лучшим другом. Он всегда был выше меня. Просто Матвей… Мы были лучшими друзьями еще до знакомства с Адамом. У нас была классическая дружба. А с Адамом… С Матвеем мы были как будто бы родные братья, а с Адамом – духовные. Матвей – поэт, а я – художник. Я никогда не понимал, как можно так складывать слова. Не понимал проблемы поиска одного особенного слова. Мне нравилось читать про стихотворный процесс (обожаю это описание в «Даре» или в «Облаке в штанах» – вот это «выкипячивают из любвей и соловьев какое-то варево»), я любил слушать рассуждения Матвея, но не понимал его. Это был такой интерес… Как к космосу: вроде бы занимательно слушать, но все равно мое сознание не настолько широкое, чтобы принять все эти газовые шары без твердой земли, которые почему-то не рассеиваются в космосе миллионы лет, а выглядят на снимках NASA как резиновые мячики. Поэтому мне казалось, что и Матвею просто интересно слушать мои рассуждения о процессе рисования, но суть и глубину моих проблем он не понимает. А Адам – тоже художник. Первый свободный от всех предрассудков художник, которого я встретил. Первый хоть с каким-то именем, со своей выставкой. Мы понимали друг друга.

– Как вы вообще познакомились?

– С Матвеем мы от безделья попали на первый день работы выставки «Мои бывшие». Открытия выставок часто бывали бесплатными, да еще и с халявным шампанским и бутербродами. Тогда я год как окончил факультет церковных художеств в Свято-Тихоновском университете (после окончания сразу же сбежал в Питер) и считал, что классические каноны – это верх мастерства. Абстракционизм я не понимал, я же учился на реставратора (мой отец – священник, он хотел, чтобы я занимался реставрацией икон и фресок). Я ходил на такие выставки, потому что это модно. Нет, что-то во мне откликалось, но в целом я, с детства изучавший академическую живопись и по-провинциальному (хоть и учился в Москве) старавшийся изображать как можно достовернее, считал большинство современных творцов просто неумелыми. Но на этой выставке… У меня перехватило дыхание… Когда мы вышли на улицу и остановились у входа покурить, образы из его картин как будто бы пульсировали у меня в голове.

– Я хочу быть таким же, – сказал я Матвею.

– Концептуальным?

– Нет, яростным.

– Ты находишь эти работы яростными? – спросил меня Адам, который тоже вышел покурить.

Я разнервничался, так как никогда не вел таких разговоров. Обычно на подобных выставках мы шутливо изображали из себя интеллектуалов («Матвей, как вам цветовое решение на этой картине? Не видите ли вы в глубоком черном цвете и в строгих формах отсылки к Малевичу?» – «О, безусловно, Тимур. Автор вдохновлялся супрематистами. Настолько вдохновлялся, что просто перерисовал их работы»), но серьезно, тем более с чужими людьми, тем более с авторами, никогда не говорили.

– Я увидел яростную жажду жизни. Желание жить до последней капли. – Я помню, как Матвей посмотрел на меня («Ты что, идиот?»). Но вслух, как бы оправдываясь, сказал про меня:

– Он тоже художник.

– Серьезно? – Под его испытующим взглядом я почувствовал себя вновь девятилетним на городской выставке, на которой мою гуашевую картину с рыжим дворовым котом повесили рядом с работами выпускников художки.

– Нет, ничего серьезного на самом деле.

– Да, брось! Он классно рисует, – как мамочка, говорил Матвей.

В общем, Адам нас пригласил к себе, отметить открытие выставки. Он всех приглашал, потому что обожал «знать всех». На самом деле обожал, что все знали его. Он тогда всем, буквально каждому, от продавца в киоске до старушек во дворе, говорил, что он – художник. Он так уверенно это говорил, что все потом с гордостью пересказывали друзьям – вот, сегодня со знаменитым художником познакомился. А старушки во дворе, несмотря на частые пьяные вечеринки у него, относились к нему как к реликвии – вот он, последний осколок интеллигенции, настоящий художник. Кстати, он так и не признался даже нам, я узнал это случайно – все его выставки до «Джунглей», до знакомства с Венерой, он организовывал сам, по своей инициативе. Никто его не приглашал. Адам просто арендовал какое-нибудь арт-пространство на свои деньги, мне кажется, даже за статьи платил. Сам бы я постеснялся так делать, наверное… Просто не считаю себя достойным отдельной выставки. Но… Я не считаю это постыдным, тем более для начинающего художника. А Адам скрывал этот факт. Как-то Миша случайно нашел у него договор об аренде, мне он рассказал об этом совсем недавно… В общем, это, наверное, лишнее… Я лучше вернусь в тот день, когда мы познакомились.

Сначала это была обычная попойка (Адам сказал нам принести что-нибудь выпить, и мы, долго выбирая, купили виски, но все остальные принесли дешевую водку и даже всякую херню типа «Ягуара»). Но потом кто-то спросил Адама, правда ли, что он рисует кровью. Тот пытался интриговать, но пьяный парень начал его оскорблять, говорить, что если это просто краска, то он сможет так же. Адам психанул, полоснул себя по руке и начал рисовать кровью по холсту.