Марафон нежеланий

За завтраком она была, как всегда, вежлива: «Ой, можешь взять мой тост, я не хочу», «Давай я принесу еще бананов». На утренней лекции задавала вопросы, на практике – старательно писала. В перерывах сидела над промежуточным заданием.

Я подумала, что она все-таки решила остаться. Поэтому, пока они с Лерой, Линой, Максом и Савой купались, я решила спрятать часть рисунков. Адам точно знал про большой скетчбук формата А4 с наклеенной на обложке картиной Леоноры Кэррингтон или Ремедиос Варо (я все время забывала уточнить): рыжая девушка в зеленом платье сидит на стуле в тусклой комнате и наматывает клубок ниток из распахнутой груди человеческой фигуры, похожей на тень. Как знал и про картины, которые она писала на занятиях. О тоненькой картонной папке с парусником (наверное, Айвазовский) на обложке, внутри которой были пастельные рисунки рассветов и закатов, он вряд ли знал. Как и о блокнотах, в которых Рита делала карандашные наброски нас, «Джунглей» и выдуманных персонажей. В общем, о существовании блокнотов он знал, но о каждом конкретно – вряд ли.

Я спрятала в свой чемодан (потом, подумав, перепрятала в наволочку) папку с пастельными рисунками; блокнот, в котором она делала наши наброски в самые первые дни – они отличались от последних набросков, как иногда, вспоминая человека при знакомстве, тебе кажется, что он выглядел по-иному, что говорил не так, как сейчас; блокнот с выдуманными антропоморфными персонажами – мы с Ритой шутили, что из них выйдет забавный комикс. Еще я хотела спрятать ее акварель с танцем лун и солнца, вдохновленную кусочком ананаса, – Адам ведь тогда не присутствовал на занятии. Но вдруг ему рассказывала Забава?

Нарастала липкая паника. Мне казалось, что Адам все знает, про каждый рисунок, про каждую строчку. Что, перед тем как Рита отнесет все на костер, он перетрясет не только ее постельное белье и чемодан, но и мои вещи.

Я вспомнила, что после возвращения из похода вещи в моем чемодане лежали не так, как я обычно их кладу, – со дна всплыло шелковое белье, которое я здесь ни разу не носила, а любимая футболка с волной Хокусая оказалась на дне. Вдруг, когда нас не было, Забава с Венерой перерыли все вещи, задокументировали наши работы, одежду, разрыли тайники? То есть им известна каждая строчка моего дневника. О моей неуверенности, о зависти, о жалобах на себя и других.

Я уже хотела вытащить все обратно, как в домик заглянул Адам. Тут у меня мелькнула мысль, что у нас стоят скрытые камеры. Он видел, как я прятала рисунки. В лучшем случае я окажусь в пещере, в худшем – дома.

Я почувствовала, как неестественно растягивается улыбка на моем, как будто бы резиновом, лице, а сердце стучит в горле.

– Занимаешься?

– Да, хотела записать одну мысль.

– Молодец. – Он вплотную подошел ко мне (запах крепкого кофе изо рта; небрежная небритость; киноварный цвет на вороте футболки; на краю правой скулы, у волос, два гнойных прыщика, которые очень хочется выдавить). – Что за мысль?

– Э… про… не знаю, как сформулировать. Обычно такие мысли оформляются, когда я начинаю писать.

– Сядь и запиши, не хочу тебя отвлекать. А потом поговорим.

Он лениво прилег на матрас Риты и стал без интереса перебирать ее рисунки.

– Пиши-пиши.

Я понимала, что он потом попросит прочитать, но ничего осмысленного и достойного быть написанным мне в голову не приходило. Покосившись на Адама (он вытаскивал из папки Ритины акварельные рисунки с занятий и сортировал их по двум стопкам), я сделала вид, что пишу. На самом деле я открыла последнюю исписанную страницу блокнота, на которой было написано (гениальное, по моему мнению) предисловие к моему дневнику «Джунглей»:

«И только ты привыкаешь быть обнаженной на ледяном ветру, с тебя снимают кожу. Неаккуратно так обдирают. Идешь с кровоточащими ранами, видишь, как каждая мышца напрягается и перекатывается, задыхаешься от боли и от осознания красоты своей боли. Собираешься посмотреть вокруг и рассказать всем о своей красоте, и тут твое мясо начинают обдирать до костей. Безжалостно, мучительно медленно. И только когда последний кусочек плоти отскребут ножиком с белой кости, ты понимаешь, что без нервов и саднящего мяса ты просто анатомическая игрушка в кабинете биологии».

Эти строчки не были точным описанием моих чувств, скорее ожиданием. Я думала, что именно так я буду ощущать себя после «Джунглей».

– Уже закончила?

– Да, больше не пишется.