Марафон нежеланий

– Я вполне могу вытерпеть общение со снобами, я равнодушен к бесталанным зазнайкам, но не терплю людей, которые боятся выходить из своей зоны комфорта и даже не могут признать этого. Ненавижу, когда люди говорят, что их все устраивает, когда они сидят на своей солнечной поляне, даже не желая заглянуть в дремучий лес.

Рита стояла с густо-красными щеками и правой рукой поглаживала костяшки пальцев на левой руке. Уголки ее губ были опущены, как у виноватого ребенка, а глаза смотрели куда-то в отстраненную даль.

– Я был бы спокоен, если бы такой человек был обычным заурядным существом, нужным нашей планете, только чтобы сейчас обслуживать других людей, а после смерти кормить червей. Но нет! Когда талантливые люди сидят со своим талантом, как с вишневым садом: «Сегодня поем чуть-чуть, завтра, может быть, нет, может, сварю варенье, может быть, компот. Мне без разницы, что с вишней делать». Большая часть останется на дереве, а самые сладкие ягоды, почти черные, сочные, так и засохнут на верхних ветках. Потому что «зачем тянуться, стараться, если можно без усилий рвать ягоды с нижних веток». Зачем стремиться к высшему наслаждению, если есть пресноватое, но привычное сейчас?

– Все немного не так, я…

– Я не закончил! – яростно крикнул Адам, даже не посмотрев на Риту. Но потом пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, подошел к ней, положил руки на плечи и сказал: – Я не хочу тебя терять. Без нас ты останешься на поверхности, а ребята без тебя не смогут погрузиться на самое дно, ведь они будут знать, что всегда можно всплыть и оставить остальных. Ты опять выбираешь то, что проще.

– Я хочу остаться, но не ценой своего психического здоровья.

– И мы хотим, чтобы ты осталась, да? – Ребята закивали. – Я предлагаю альтернативу. Более мягкую.

Даже его свита замерла. Миша с Тимуром переглянулись, Забава заправила передние прядки волос за уши, а Венера склонила голову и строго, как учительница, посмотрела поверх солнцезащитных очков.

– Сейчас каждый из вас возьмет одну картину Риты и сожжет ее здесь. Выберите то, что олицетворяет ее настоящую, те сюжеты, которые мешают ей двигаться дальше. Рита, ты согласна?

– Я… я бы просто хотела заниматься творчеством здесь. Я не буду врать, что поменяю свое мнение после этого.

– Поменяешь. Никто не остается прежним, когда его детей навсегда уничтожает огонь.

– Но тогда мы приравняемся к нацистам, которые сжигали «дегенеративное» искусство»! – сказал Сава, от эмоций поднявшийся на ноги, но тут же севший, когда Адам посмотрел на него.

– То был акт вандализма, а это – очищающее пламя.

Все замолчали. Непонятно было, дала Рита согласие или нет. Мысленно я уже решила сжечь ее масляную картину, которую Рита не любила. Но встать первой и пойти – это было бы предательством. Волны наждачно шумели, у кого-то хрустнул сустав, кто-то громко сопел.

– Мы можем идти? – не выдержала Лина.

– Рита? – Адам повернулся к ней.

– Нет. Я уйду.

Сава встал и захлопал. Чрез пару секунд к нему присоединился Антон. Я тоже хотела подняться, но встретилась со строгими прищуренными глазами Адама. Он шумно выдохнул и тем же взглядом посмотрел на Риту. Она виновато улыбнулась и начала спускаться с камня к нам, но Адам перехватил ее за руку. Рита удивленно ойкнула и рефлекторно дернула руку на себя, но Адам силой потянул ее назад.

– Я. Не. Закончил.

Он вдруг улыбнулся нежно-нежно и посмотрел на Риту, как на новорожденного ребенка. Смахнул слезинку из уголка ее правого глаза, заправил ей за ухо выбившуюся из косички выгоревшую ржаво-медную прядку, провел костяшками пальцев правой руки по ее щеке и с восхищенным взглядом повернулся к нам:

– Вы знаете, я с уважением отношусь к античному искусству, к искусству эпохи Возрождения. Но… я считаю, что искусство именно как способ самовыражения, а не фиксирование окружающего мира и мифов возникло благодаря импрессионистам. То, с какой стойкостью они, а за ними и постимпрессионисты, кубисты, супрематисты – вы и без меня знаете историю, то, с какой стойкостью они отстаивали свое видение, свое право называться искусством – это одна из тех вещей, которые заставляют меня постоянно двигаться дальше. Нет ничего более достойного, чем то, с какой твердостью люди защищают то, во что они верят.

Адам зааплодировал Рите, и через мгновение аплодисменты подхватили остальные. Но это были такие неуверенные хлопки. «Мы восхищенно ее провожаем или радуемся, что она отстояла свое право остаться здесь?»