Марафон нежеланий

«Дура! Теперь ты никогда не узнаешь, на каком ты месте!» Но нетерпение в течение дня «замылило» все сомнения. Я говорила себе: «Лина точно сама напросилась. На Льве он просто ставил какой-то эксперимент, после своего возвращения из джунглей. А Рита… Рита и правда талантлива, мне не стыдно быть после нее».

Глава 21. Сальвадор Дали. «Кровоточащие розы»

– Здесь пахнет искусством, – восхитилась я его мастерской.

– Вот он – храм искусства. Это – не стерильные залы музея, это – мастерская художника.

Дом был больше остальных. Комната, в которую мы зашли, была похожей на наши, может быть, даже такого же размера. Но там лежал всего один матрас, из-за чего она казалась намного просторнее. На полу валялись полупустые тюбики с краской, некоторые не были закрыты – я случайно наступила на марс. Холст на мольберте был занавешен грязно-серой футболкой. Рядом с ним стояло еще два холста: один с расплесканной ярко-красной краской, второй – с закатным солнцем, похожим на сосок, цвета красного апельсина. В соседней темной комнате, наверное, хранились остальные картины. Двери между ними не было, только бамбуковая перегородка. Из окна комнаты днем можно было бы рассмотреть всю территорию, сейчас было видно только черно-белое шипящее море – звук как будто с испорченной пленки старенького фильма, и силуэты домиков с нашей стороны. Отсюда казалось, что они вот-вот соскользнут с обрыва.

Я сразу же подошла к окну, потому что обстановка казалась мне слишком интимной. Я ощущала себя незаконно проникнувшей в святилище. Поэтому мне было неудобно оглядываться, рассматривать – все выглядело так, как будто он никого не ждал: на полу, у матраса, валялись трусы; с другой стороны матраса стояла тарелка с остатками риса и кусочками посеревшей от соевого соуса курицы; в пустой бутылке от виски трогательно засыхал какой-то тропический цветок с крупными белыми лепестками; в комьях одежды виднелись смятые карандашные наброски.

– Ну, с чего ты хочешь начать? – наконец-то спросил он.

– Я… я хочу узнать, в какой момент я сломалась. Стала испорченной, никому не нужной куклой. Я знаю причины, но хочу понять, как это происходило и когда. Я… я не помню себя другой.

– Другой?

– Я ведь не родилась такой. Значит, когда-то я была другой. Солнечной. Искренне смеющейся рядом с мамой. Доверяющей подругам. С нежной тоской ждущей папу домой. Я хочу узнать, были ли когда-то у меня мысли, что я нужна, что меня любят, что я чей-то центр Вселенной. Верила ли я когда-то без сомнений? Единственный человек, который хранит воспоминания обо мне маленькой, – это мама. Но мы с ней не общаемся так близко. Я боюсь, что она расскажет мне неправду. Знаешь, говорят, что первое воспоминание накладывает отпечаток на всю нашу жизнь.

– И какое твое первое воспоминание?

– На самом деле я не уверена, что это воспоминание. Может быть, это мне приснилось. Или я нафантазировала, – я шумно выдохнула.

Сейчас мне казалось, что я действительно все придумала. То же самое мне говорила психолог. Правда, после разговора с моей мамой перестала об этом упоминать вообще.

– Я… я стою на диване. Таком… с ощутимыми пружинами, даже под моими невесомыми детскими пяточками. Отец очень злой. Он толкает маму к стене и сжимает ее горло. Мне хочется закричать, но все, что я могу, – это сжимать кулачки и снова их разжимать. Я не помню, как он отпускает маму. Что делают со мной. Только один момент – когда он начинает ее душить. Он грязно ругается. Мама тоже ругается, она не боится. На меня никто не обращает внимания, я наблюдаю, как призрак. Может быть, они и не видели меня.

– Давай начнем с другого. Что было самым приятным для тебя в детстве?

– Чувствовать кого-то сильного рядом. Нет, даже не сильного, а просто чувствовать, что я не одна. Я не помню прикосновений отца, но мне кажется, что я любила уткнуться в его грудь. Не знаю, придумала ли я это или правда помню его колючий свитер, пахнущий машинным маслом. Знаешь, мне всегда спокойно на груди у кого-то или в автомобиле без освежителя, когда пахнет настоящей машиной.

– Вот так? – он прижал меня к груди. – Давай немного потанцуем.

Адам включил чуть слышную мелодию китайской флейты и медленно погладил меня по голове, мягко массируя затылок. Не переставая гладить, он шепнул мне:

– Продолжай.