Мареси

Я покачала головой.

– Мой отец никогда не бил ни меня, ни моих сестер и братьев. И я никогда никому ничего не подавала.

Глаза у Яй округлились:

– Я всегда думала, что у всех все заведено так же, как у нас. А Унаи была убеждена – если мы научимся делать все так, как говорит отец, наша жизнь станет легче.

Закрыв глаза, она склонила голову, сглотнула.

– Всю жизнь она была послушной дочерью. И ей это нисколько не помогло.

Голос ее звучал так слабо, что я едва могла расслышать то, что она говорила.

– Она даже не пыталась подняться из ямы, куда они уложили ее. Она могла бы встать, могла бы сопротивляться. Сперва они кидали землю ей на тело. Оставили голову напоследок, чтобы она встретила смерть с открытыми глазами. Она лежала неподвижно, пока тяжесть земли у нее на груди не стала невыносимой. Когда воздух закончился, ее охватила паника, сестра попыталась бороться. Но было уже поздно.

Уронив белую простыню на землю, я крепко обняла Яй. Мне трудно было представить себе такое зло. Трудно представить себе, что есть на земле места, где люди творят такое друг с другом.

– Святая Богиня, – прошептала я в волосы Яй, пахнувшие мылом и сушившимся на солнце льняным бельем. – Дева, Мать, Хагган, молюсь всем трем твоим ипостасям. Облегчи груз на сердце этой девушки!

Яй выпрямилась, отвела мои руки и посмотрела на меня. Ее карие глаза под изогнутыми ресницами горели недобрым огнем.

– Мне не нужно облегчение, Мареси. Но молись за меня, пожалуйста. Молись за то, чтобы я смогла отомстить.

Она напугала меня. Ее боль и гнев были так велики – я не могла понять их. Я тоже горевала по Аннер, но с желанием отомстить мне никогда не приходилось бороться. Отведя взгляд, я подняла с земли простыню.

– А как ты попала сюда?

– Мать. – Яй глянула на простыню у себя на коленях, словно не понимая, как она попала туда. – Потеряв Унаи, она впервые в жизни решилась пойти наперекор воле отца. В ночь после того, как они похоронили Унаи, она пришла ко мне в комнату. Я не спала, но сперва не поняла, чего она хочет. Она сложила в узелок все украшения – свои, мои и Унаи. Одела меня, спрятала украшения в моей одежде и заплела мне волосы, не говоря ни слова. Затем вывела меня из дома к повозке с возницей, который ждал меня. Не знаю, где она его нашла. Я не спрашивала.

– Ты должна добраться до Аббатства, – сказала она мне. – Там ты будешь в безопасности. Пусть я потеряю свою последнюю дочь, но ты будешь спасена.

Об Аббатстве мы слышали в песнях, которые мать и тетушки пели нам иногда, когда мужчины не слышали. Я всегда думала, что это сказка. Звучало совершенно невероятно. Место, где только женщины, куда мужчины не допускаются. Как они могут жить? Как справляются сами? Меня всегда учили, что женщина без мужчины – ничто.

Вероятно, и тогда мать думала, что Аббатство – всего лишь предание. Но она понимала:

без Унаи я не смогу соответствовать требованиям отца. А тот, кто однажды убил, уже не остановится перед новым убийством.

Яй закрыла глаза.

– Больше она ничего мне не сказала. Поцеловала меня в лоб и оттолкнула от себя. Даже не осталась посмотреть, как тронулась с места повозка.

Яй открыла глаза, посмотрела в голубое небо, прямо на солнце, словно желая выжечь что-то из своих глаз.

– Мы ехали всю ночь, дали ослам отдохнуть немного лишь на следующий день. Возница явно нервничал. Думаю, мать заплатила ему, чтобы он отвез меня до самого моря, но он оставил меня в первом городе, до которого мы добрались. Я даже не знаю, как он назывался. Думаю, возница опасался мести отца, потому что внезапно на маленькой боковой улочке он столкнул меня с повозки и уехал, не оборачиваясь. Я стояла на улице среди чужих людей, не зная, где я и куда мне идти.

Я очень испугалась, Мареси. Никогда раньше мне не приходилось разговаривать с мужчинами помимо своих родственников. Так одиноко мне было! Раньше рядом со мной всегда была Унаи.

Склонившись над тканью, она принялась втыкать в нее иголку совершенно наобум.

– Меня спасла женщина. К тому же из народа йой. А их учат презирать и ненавидеть нас, кохо. Но она увидела, как я стою одна, и сказала мне, что женщина моего ранга не должна появляться в городе без мужской защиты, и тут я расплакалась. Она повела меня в свой дом – низенький и бедный, но совсем не такой грязный и неопрятный, как нам говорили про дома йой. Все здесь было чисто и достойно. Я рассказала ей все – что еще мне оставалось? Она тоже знала про Аббатство. А я-то верила, что народ йой необразованный, что они ничего не знают, кроме черной работы. Она отдала мне свою одежду, одев меня, как женщину йой. Она расплела мне волосы – впервые в моей жизни кто-то еще, кроме Унаи и матери, видел меня без моего головного убора. Она велела мне зашить украшения в подол рубахи, а одно кольцо я спрятала в глубине своего тела. Она дала мне приют и еду, но когда я захотела расплатиться с ней, то она рассердилась. На следующий день пришел ее брат и вывел меня из города – никто не остановил меня, не обратился ко мне, я была низкой женщиной народа йой, о чем тут говорить?