Мареси

Потом мне пришлось идти долго-долго. Иногда меня подвозил на телеге какой-нибудь крестьянин или же мне удавалось пройти отрезок пути с торговым караваном. Никогда еще мне не приходилось так много ходить – ноги я сбила до крови, но потом кожа загрубела, и я продолжала идти. В следующем городе, куда я попала, я остановилась на несколько дней в ночлежке для крестьян йой, чтобы отдохнуть и поесть. Однако ночью меня ограбили. Пусть тот, кто это сделал, упокоится в безымянной могиле, чтобы имя его было забыто уже в этом поколении! После этого у меня осталось только спрятанное кольцо. Мне пришлось идти всю дорогу до моря – до портового города, где я после долгих поисков разыскала капитана, готового отвезти меня сюда в обмен на мое последнее украшение. Моряки наверняка отняли бы у меня кольцо и бросили меня, если бы не знали, что Аббатство заплатит им больше, если они привезут меня сюда. И Мать щедро их отблагодарила.

– Ты голодала? Боялась?

Рука Яй дрожала. Но продолжала втыкать иголку в ткань.

– Все время. Всегда.

Большое красное пятно растекалось по простыне под руками Яй. Я охнула, когда увидела, что она втыкает иглу не в ткань. Раз за разом она вонзала острие иглы себе в левую руку. Когда я попыталась остановить ее руки, она зашипела на меня, как раненое животное.

– Ты ведь понимаешь, что ее давно нет в живых? Мареси, моя мать умерла. Умерла! Отец ни за что не позволил бы ей жить дальше.

На второе полнолуние после того, как проснулась Весенняя звезда, она стоит на одной линии с луной, и тогда наступает пора для Лунного танца. Это важнейший ритуал в жизни Аббатства. Во время Лунного танца мы навещаем Праматерь в ее царстве, и она встречает нас во всех трех своих ипостасях: Дева, Матерь и Хагган. Лунным танцем мы прославляем Праматерь и танцуем ради всемирного плодородия, ради непобедимого единения жизни и смерти. Так Мать всегда объясняет нам накануне танца.

Выйдя на берег, мы разделись догола. Ночь была безоблачная, луна стояла высоко в небе, взирая на нас из своего звездного двора. Луна, управляющая движением воды и женской кровью, дающая силу всему, что растет и живет – луна, которая измеряет время и царит над смертью. Луна, по образу и подобию которой создана женщина, – Луна, Богиня, которая слышит наши горести и разделяет с нами радость.

Мы стояли в ряд, сестры и неофитки вперемешку, Мать заняла свое место во главе колонны и начала петь. Песнь была без слов, жалобная – она простиралась надо всей бухтой Аббатства и окружала нас, идущих в ряд по берегу к мысу, ограничивающему бухту с юга. Мать повела нас к самому острию мыса, к Каскаду Девы. Он стоит там всегда круглый год – лабиринт, выложенный из ровных круглых камней, какие встречаются вдоль всего побережья. Но мы ходим туда один раз в году, во время Лунного танца.

Лабиринт был окружен воткнутыми в песок факелами. От них тьма вокруг казалась еще плотнее. Когда я подняла глаза, мне показалось, что луна стала больше, как будто песнь Матери приблизила ее. Ночь стояла прохладная, камни у меня под ногами были холодные, однако я не мерзла. Песня Матери поддерживала во мне тепло.

Мать первая вошла в танце в лабиринт и снова вышла, продолжая танцевать. Каскад Девы – не такой лабиринт, в котором можно заблудиться. Это лабиринт, приводящий в другой мир. Там встречаются жизнь и смерть, там обитает сама Богиня. Мать высоко поднимала ноги, делала большие шаги, избегая наступать на камни, которыми обозначен лабиринт. Если к ним прикоснуться, это означает большое несчастье. Но Мать танцует Лунный танец вот уже много лет, и никогда не задевает камни. Достигнув центра, она остановилась и стала медленно поворачиваться вокруг себя, а песня сменилась словами – словами, обращенными к Богине, словами самой Богини. Слова восхваляли и прославляли, выражали страх и дрожь, предсказывали и видели в тумане. Их трудно было ухватить, понять их смысл. Я поняла, что она поет об опасности и крови: о крови жизни и пролитой крови, и тени словно подступили ближе.

Одна за другой сестры и неофитки подхватывали песню и входили, танцуя, в лабиринт. Каждая танцевала по-своему, и каждая добавляла к песне что-то свое. Голос за голосом добавлялись к оде, так что песня поднималась и нарастала, как прилив. Но только Мать пела голосом самой Богини.