Мареси

Когда настала очередь Яй, лабиринт притянул ее, и она схватилась руками за голову, словно от страха. Луна позвала ее, губы Яй сами собой раскрылись, и ее песня вплелась в песню остальных. Ее светлые волосы отражали свет луны и мерцание факелов – и от этого отливали серебром и золотом одновременно. Тело у нее было очень худенькое, на белой коже горели красные шрамы. Едва она сделала первый шаг, как руки у нее разлетелись в стороны, и она начала крутиться. Сперва медленно, продвигаясь внутрь лабиринта, но потом все сильнее и сильнее. Песня дрогнула. Как она сможет не задеть камни, если она так раскрутилась? Я была последней, кто еще не присоединился к песне, мне хотелось кинуться к Яй и остановить ее. Но Мать продолжала петь, громко и уверенно, и вот голоса девочек и женщин тоже вернулись в нормальное русло – все продолжали петь, ведя Яй через лабиринт. Она крутилась так, что волосы хлестали ее по лицу, так быстро, что невозможно было разглядеть отдельных движений. Достигнув центра, она начала крутиться еще быстрее, хотя мне казалось, что это просто невозможно.

Она крутилась так, что песок разлетался у нее под ногами, так что свет факелов заколебался, так что луна спустилась ниже и поцеловала ее порхающие волосы. Сестры и неофитки все вместе вывели ее своей песней из лабиринта.

Она не задела ни одного камня.

Моя очередь пришла последней. Едва я сделала первый шаг, голос мой вырвался наружу, хотя я и не осознавала, что пою. Я слышала, как он звенит у меня в ушах, но не знала, что это мои губы создают такие звуки. Ощущая кожей тепло факелов, я не видела их. Я видела только луну.

Она стала огромной. Так близко, что, протяни я руку, смогла бы прикоснуться к ее холодной щеке. Она заполнила собой все поле зрения, заливая меня своей музыкой. Теперь я поняла ее – в ней говорилось о жизни и смерти. Отдавшись музыке, я двинулась в танце внутрь лабиринта.

Несколько весен подряд я танцевала здесь, ощущая, как сила луны течет по моим жилам, а потом чувствовала себя свободной, необузданной и сильной. Но на этот раз что-то было по-другому. Луна стала больше, чем когда бы то ни было. Воздух вибрировал от ее силы. Лунный свет дрожал, так что весь мир замерцал. Женщины, стоящие вокруг лабиринта, скалы вокруг нас, темное небо – все стало размытым, нерезким, словно я смотрела через донышко бутылки валлерийского вина. Песня продолжала направлять мои шаги – каждый шаг был уверенным и точным, я не задела ни один камень.

В центре лабиринта что-то возвышалось – единственное четкое очертание посреди дрожащей, вибрирующей ночи.

Дверь. Высокая и узкая, серебристая в мощном свете луны. Она была закрыта, но я ощутила тьму, поджидавшую меня по ту сторону. Тьму такую плотную, что даже свет луны не мог пронзить ее. Это была дверь из голодной зимы, за которой притаилась Хагган.

Сквозь транс и пение меня охватил страх, я попыталась остановить свои шаги, но это было невозможно. Танец нес меня все ближе и ближе к двери. Я не могла оторвать от нее взгляда. Никогда ранее я не видела ее так отчетливо, как сейчас. Я видела, что рама почернела от времени, только сама поверхность двери блестела. Увидела ручку в форме змеи с глазами из оникса. Слишком хорошо была мне знакома эта дверь. Я не хотела ее видеть, не хотела знать, что она есть, но мои глаза отказывались закрываться, ноги отказывались повиноваться мне. Из-под двери вырвался поток воздуха, коснулся моих лодыжек. Терпкое дыхание Хагган. Он смешивался с металлическим запахом крови от моей собственной кожи. Запах смерти, от которого я не могла избавиться несколько лет после той голодной зимы. После того как Хагган забрала Аннер.

Челюсти у меня затекли от попыток сдержать пение, тело дрожало от напряжения, когда я пыталась сопротивляться танцу. Я была уже совсем близко – так близко, что щупальца тьмы касались моего тела. Они вылезали из щелей вокруг двери, тянулись ко мне, привлекая меня. Я не могла сопротивляться. Перед смертью не устоит никто.

Потом я услышала голос. Он выплыл из тьмы – он был сама тьма. Краткие, отрывистые слова потянулись ко мне.

Мареси. Дочь моя. Смотри, мои ворота. Мой рот.

Я танцевала на пороге, а голос Хагган касался костей моего тела.

– Это твой дом, – произнесла Хагган, и тут меня обуял такой страх, что прорезался мой собственный голос.

– Не хочу! – закричала я.

Когда я прервала пение, музыка распалась, свет луны померк, и дверь исчезла. Мир снова обрел четкие контуры.

– Не хочу! – кричала я снова и снова, пока Мать не оказалась рядом со мной в центре лабиринта, положив руки мне на плечи.

Больше я ничего не помню. Я очнулась за пределами лабиринта, куда меня вынесла Мать. Свет факелов трепетал вокруг нас, а луна вновь превратилась в маленький фонарик высоко на своде небес. Лицо Матери, склонившееся над моим, было серьезным.

Боковым зрением я отметила сгусток тьмы, скользивший вокруг меня, а на нем притаился голос Хагган, беззвучно шепча.