Очень меня расстроила смерть Ходасевича. Мы когда-то были очень близки: лет 15 тому назад вместе редактировали литературный отдел «Дней» и тогда чуть не ежедневно подолгу сиживали в кофейнях, – он всё говорил, обычно умно, остроумно. Потом «Дни» кончились, он еще раньше ушел в «Посл<едние> Новости», затем в «Возрождение», и частые встречи наши прекратились, но отношения остались очень хорошие, и писал он обо мне всегда очень благосклонно. Почему он вдруг меня возненавидел года три тому назад. <…> мне до сих пор непонятно. <…> Очень рад тому, что недели две тому назад я к нему зашел. Говорили мы очень дружески, о старом не было сказано ни слова и он был очень мил. Последнее слово, которое я от него слышал, было: «еще раз спасибо» (я собрал для него в дни его болезни некоторую сумму денег). Видел его в гробу, спокойное лицо, легкая улыбка. Очень я расстроился. Человек он был очень талантливый и умный [ГРИН (I). С. 287].
С началом Второй мировой войны331
Алданов, в отличие от многих других эмигрантов, и подавляющего большинства французов, смотрел весьма скептически на военные перспективы Франции. Для этого у него были достаточные основания. Как химик Алданов с самого начала войныходил по разным французским военным и невоенным учреждениями – с просьбою использовать его знания, его желание служить французской обороне. И обнаружил, что всюду такой беспорядок, такая неорганизованность, что он <…> вынес впечатление: больший удар немцев и все повалится [МАКЛАКОВ. С. 8]
Увы, так оно и случилось. 10 июня 1940 года французское правительство бежало из Парижа в Орлеан и столица страны была объявлена «открытым городом». 22 июня 1940 года Франция капитулировала перед Германией и в Компьенском лесу было заключено перемирие, рузультатом которого стало разделение Франции на оккупационную зону немецких войск (вся северо-западная часть страны вплоть до границы с Испанией) и так называемую «свободную зону» – марионеточное государство (центральная и южная Франция), управляемое режимом Виши. Все области Прованса до реки Роны, включая Лазурный берег с городами Тулон, Ментона, Канны, Ницца и Грас, в котором жил Бунин, были оккупированы фашистской Италией.
Несмотря на авиационные налеты и затруднения в передвижении во время военных действий, жизнь в среде парижской литературной эмиграции шла своим чередом. Об этом свидетельствует, например, письмо Алданова Бунину в Грасс от 27 апреля 1940 года:
Готовится чествование Мережковского (75 лет): сбор с обращением к иностранцам. <…> Очень приятно прошло чтение Бориса Константиновича <Зайцева>: и читал он хорошо, и публики было много, и сбор хороший. Сирин недели через три уезжает в С<оединенные> Штаты332
, очевидно, навсегда. Вот все литературные новости – здесь и ниже [ГРИН (II). С.116].В первой декаде июня, перед самым вступлением немцев в Париж, Алданов с женой, бросив на произвол судьбы все свое имущество, включая архив, который был реквизирован гестапо и бесследно исчез, бежали из города, куда 14 июня 1940 года вошли немецкие войска. Им удалось благополучно добраться до Лазурного берега и поселиться в Ницце.
23 августа 1940 года Алданов пишет Бунину: