Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

При всей разнице поэтики произведений Набокова и Алданова, интерес обоих писателей к теме судьбы, случая, загадке смерти позволяет историкам литературы видеть в их творчестве своего рода идейные пересечения.

«Вслед за Марком Алдановым (чьи исторические концепции на него, вероятно, повлияли) Набоков отрицает какую-либо общую закономерность в историческом процессе, рассматривая его как бесконечную череду случайностей, которые не поддаются ни систематизации, ни прогнозированию» [ДОЛИНИН (I)].

Ни Алданов, ни Набоков не верят в возможность прогнозирования событий, поскольку при всей своей обусловленности они порождены цепью разного рода случайностей. Поэтому предсказателей и гадалок у них, как и все действия персонажей, связанные с «хитроумным планированием своей и чужой судьбы», подаются в сугубо ироническом контексте.

Сопоставление эстетик В. Набокова и М. Алданова позволяет видеть определенные точки пересечения. Тема Случая, одна из центральных тем в творчестве М. Алданова, у Набокова выражается не так эксплицитно, но на разных уровнях текста и тоже является ключевой. [ТРУБЕЦКОВА. С. 67].

Однако в отличие от Алданова, прослеживающего роль Случая в генезисе исторических эпох, Набоков, исследуя случайные факторы в судьбе отдельного человека, видит в Случае своего рода генератор творческих импульсов и оживления «мертвых зон» памяти.

Переписка Алданова с Набоковым изучена мало. По сравнению с эпистолярием Алданов – Бунины она имеет меньший объем и в своей набоковской части яркое стилистическое своеобразие. Тексты писем Набокова, насыщены неологизмами и блистают игрой слов. Он спрашивает:

«Правда ли, что умережковский?» (3.1.1942.) Он радостно сообщает: «Я впервые остишился по-английски» (20. Х. 41), он терпеть не может «беллетристающих дам» (20. V. 42). Отпуск он проводит «… на западе от Елостонского парка (ели стонут!)» (15. VIII. 51). Он заявляет: «Я решил осалтыковить свою подпись».., хотя и подписывался «Набоков-Сирин» вот уже годы [ЧЕРНЫШЕВ А. (V)].

По манере высказывания касательно третьих лиц, особенно собратьев по перу, Набоков отличается жестко-язвительным критицизмом. Алданов же, напротив, ратует за критическую отстраненность, «объективизацию» личного мнения (в этом его собственно, и упрекал Набоков в цитируемом выше письме к Эдварду Вильсону357

). Он не допускает охаивания произведений коллег-писателей, так сказать, со своей колокольни. Особенно рьяно защищает он этот принцип, когда Набоков критикует недостатки прозы Бунина.

Как переписка, так и личное общение этих двух писателей началось сразу же по приезду Алдановых в Нью-Йорк. В письме Набокова от 29 января 1941 года выражается сожаление, что его друг заходил к нему и не застал дома. Набоков расспрашивает Алданова о его литературной работе и выразительно описывает свое посещение дантиста:

Хотя, кроме введения шприца в тугую щелкающую десну, операция за операцией проходит безболезненно – и даже приятно смотреть на извлеченного монстра, иногда с висящим у корня нарывом в виде красной кондитерской вишни – но последующее ощущение, когда мерзлый дуб кокаина сменяется пальмой боли, отвратительно. Я все больше лежу да мычу [ЧЕРНЫШЕВ А. (V)].

В письме Алданова от 5 ноября 1941 года сообщается, что он получил рукопись с отрывком из незаконченного набоковского романа «Solus Rех» («Только король»)358 и в тот же день сдал в набор. Тут же он пишет, что нью-йоркский издатель Кнопф отказался печатать его «Начало конца»: «думаю, из-за антибольшевистского направления романа», и он передал роман издательству Даттона. Далее он пишет, что хотел бы написать книгу о Герцене, но «издателей этим не соблазнишь». Написал три рассказа, как часть серии между собой не связанных современных «политических рассказов»: «не могу писать ни о чем другом теперь». Через 19 дней – 24 ноября, Алданов сообщает, что издавать «Начало конца» на английском языке взялся Скрибнер и с удовлетворением констатирует: