Марк Алданов. Писатель, общественный деятель и джентльмен русской эмиграции

В небольшом письме от 5 февраля 1942 года Алданов опять возвращается к той же теме:

Я очень надеюсь, что мои доводы хоть немного Вас поколебали, и просто не верю, чтобы Вы действительно хотели прекратить сотрудничество в «Новом журнале».

Возможно, в дискуссии с другим оппонентом заносчивый Набоков не пожелал бы менять свою точку зрения, но мнение Алданова для него было весомым, и он принял его аргументы. Через три месяца, 6 мая 1942 года Набоков снова пишет Алданову и старается преодолеть возникшую размолвку. Поводом для его письма стало выражение сочувствия Алданову в связи с несчастным случаем, происшедшим с его женой. В письме главное место, однако, отведено литературной теме. Набоков прочел вторую книгу «Нового журнала» и дает подробную оценку ее содержанию. Похвалив прозу Осоргина и публицистику Алданова, он, безоговорочно выносит жесткий отрицательный вердикт прозе Мережковского и, явно желает «зацепить» Алданова, его кумиров – Ивана Бунина и Льва Толстого.

«Времена» превосходны – пo-моему, это лучшее, что написал Осоргин.<…> Ваша статья о Мережковском (кроме ссылки на Герцена – Гюго и на «что-нибудь да значит» раз столько лет читают и во стольких-то лавках продают – что, по-моему, то же самое, что «миллион людей – курящих нашу папиросу – cannot be wrong» <англ. – не могут ошибаться>, между тем как следует, по-моему, всегда исходить из того, что большинство не право и что тысячами улик пригвожденный подсудимый – не виновен) мне очень понравилась. Я люблю сливочное мороженое. Мне его безмудый слог всегда был противен, а духовно это был евнух, охраняющий пустой гарем. Очень редко случалось, что его серое слово принимало легкий фиолетовый оттенок – как в вами приведенном отрывке (а также где-то – не помню где, описание палестинской пустынной флоры). А «Леонардо» такой же вздор, как «Князь Серебряный»363

.

Неужели вы не согласны со мной, что <бунинская> «Натали» (и остальные прелестницы «аллеи») в композиционном отношении совершенно беспомощная вещь? Несколько прелестных (но давно знакомых и самоперепетых) описательных параграфов – et puis c’est tout <фр. – итак это всё>. Характерно, что они все умирают, ибо все равно, как кончить, а кончить надо. Гениальный поэт – а как прозаик почти столь же плохой, как Тургенев.

Сколько у вас пишущих дам! Будьте осторожны – это признак провинциальной литературы (голландской, чешской и т. д.). Из них для приза пошлости и мещанской вульгарности я по-прежнему выбираю Александру Толстую <…> Не принимайте, дорогой друг, этих резкостей к сердцу. Очень может быть, что прав Зензинов (читавший, по слухам, которым не хочу верить, целую лекцию о Толстой и Федоровой в их романах), а не я. А все-таки «Madame Bovary» <«Мадам Бовари» – знаменитый роман Флобера> метров на 2000 выше «Анны К<арениной>». Wilson <Вильсон> со мной согласен, одолев последнюю.