Маркос Рамирес

— Знаешь, сгорели две плантации и весь луг. Погибли конь и жеребая кобыла — они бросились в реку с обрыва и разбились о камни! Маркос, дьявол нас попутал!.. Видишь, сколько шуму наделали! Вся полиция вызвана на поиски и расследование.

Я весь похолодел, под ложечкой заныло, ноги подкашивались, а Чус продолжал шептать:

— Под вечер я пошел за лекарством для отца и вдруг вижу — через площадь идет Конопатый. Глянул на меня и говорит: «Вот здорово! Не иначе, как ты с Маркосом луг подожгли, ведь вы ушли вперед, а мы еще сидели в воде, когда заметили пожар. Полиция разыскивает всех, кто купался в реке. И, если меня схватят, обязательно на вас покажу». Видишь! Что делать? Точно, завтра же за нами явится полиция… — И он закончил удрученным тоном: — Я только что дал великий обет святому Христу Эскипульскому, чтобы он нас выручил из беды! Дай и ты обет, Маркос. Ладно?

У меня не осталось мужества на обеты святым. Трясясь от страха, я вернулся в дом деда, залез в кладовку и, не зажигая свечи, улегся. Шли часы, а я в тягостном смятении ворочался на моем ложе из кукурузных початков и никак не мог уснуть. Обливаясь холодным потом, я терзался в ночной темноте, рисуя себе картину того, что должно произойти на следующий день. Временами мне удавалось уверить себя, что все происшедшее — не более как неприятный сон, но тотчас же горькая действительность снова вонзала мне в сердце ледяной нож, из груди моей рвались стоны. В конце концов, сломленный, измученный, я уснул.

Едва я успел погрузиться в сон, как меня разбудил неожиданный резкий толчок. Я вскочил и невольно вытянул руку, пытаясь ухватиться за что-нибудь прочное, неподвижное, но — тщетно! Кладовка качалась и отчаянно скрипела, словно суденышко в разбушевавшемся море.

Выли собаки, кудахтали и метались куры, закрытые в курятнике, деревья трещали и раскачивались, словно сотрясаемые безумным, неистовым великаном. Отовсюду неслись испуганные крики, жалобное оханье, глухой и мощный грохот, леденящий кровь.

«Землетрясение!» — мелькнула у меня мысль, и я тотчас успокоился — в кладовке, представлявшей собой большой деревянный ящик, я не подвергался никакой опасности даже в том случае, если постройка рухнет.

Землетрясения никогда не внушали мне ужаса; наоборот, всякий раз они вызывали у меня какое-то непонятное чувство радости. Однако то, что происходило на этот раз, было из ряда вон выходящим как по силе подземных толчков, так и по своей необычной продолжительности.

Вскоре через щели кладовки мне удалось различить застывшую посреди патио неясную фигуру, таинственно белевшую в темноте при бледном мерцании звезд. «Воскресение из мертвых… светопреставление…» — с ужасом подумал я. Но мало-помалу кладовка успокоилась, скрип и треск прекратились. Не мешкая, я вскочил и бросился в патио.

Крыша дедовского дома, казалось, встала дыбом, черепица там и тут осыпалась, открыв зияющие дыры. Внутри дома слышались громкие возгласы и беготня. Белая фигура, обнаруженная в патио, оказалась теткой Маргаритой — от испуга она потеряла дар речи и застыла среди двора, как статуя Скорби. Лишь ей посчастливилось выбежать из дома, когда началось землетрясение; минутой позднее все окна и двери заклинило, и остальным не удалось выбраться. Внутри отделочные работы еще не были закончены, в столовой стояли стремянки, в сенях помост. Стремясь выйти, бабушка и остальные члены семьи наткнулись впопыхах на неожиданные препятствия и грохнулись наземь, усилив смятение, царившее в доме.

Неожиданно дверь кухни распахнулась, и все во главе с бабушкой появились в нижнем белье; бабушка перебирала четки и бормотала молитвы. Семья собралась в патио, но едва завязались разговоры, как земля содрогнулась от нового толчка. Бабушка упала на колени, подав пример остальным, и, воздев руки к небу, громко, во весь голос, стала молиться:

— Святый боже, святый крепкий, святый бессме-е-ертны-ый!

Голоса остальных слились в печальном хоре:

— Поми-и-луй нас!

Последний подземный толчок был коротким и не такой силы, как первый. Пока семья молилась, я потихоньку удрал из патио, перелез через забор и вышел на улицу близ дома семьи Хименес. При первом подземном толчке стена старого дома, построенного из тяжелого кирпича-сырца, рухнула и придавила ногу младшей из девушек; это ее жалобные стоны доносились до кладовки, где я сидел. Я побежал к матери, но с моими, к счастью, ничего не случилось.

Выйдя снова на улицу, я отправился бродить наугад. Повсюду толпились перепуганные соседи, кто в простыне, кто в одеяле, и, лихорадочно жестикулируя, делились пережитым. Иные, очень старые дома были полностью разрушены; у других, построенных из необожженного кирпича, треснули стены. Со всех крыш слетела черепица. Та же картина наблюдалась и во всем городе. Однако — просто чудом каким-то — жертв среди жителей было мало.