Маркос Рамирес

Как-то ночью, дойдя в моих скитаниях до площади Эль Льяно, я столкнулся на углу с группой соседей. Я всех их хорошо знал. Захватив три гитары и запасшись агвардьенте, они сговорились исполнить серенаду под окном невесты Мисаэля — стройного юноши, удалого, веселого гитариста. Невеста, как говорили, была первой красавицей в округе; она жила далеко, почти у самого поселка Эль Брасиль, вместе с отцом — старым, влиятельным богачом, владельцем прекрасной усадьбы.

Я отправился вместе с Мисаэлем и его друзьями. По дороге, прислушавшись к разговорам, я узнал многое и понял, к чему ведет затея. Вынужденный порвать со своей невестой, Мисаэль решил навсегда уехать из Эль Льяно в Гуанакасте[76], но перед отъездом он задумал наказать девушку и исполнить серенаду, известную среди молодежи под названием «серенады пренебрежения», состоящую лишь из трех куплетов, между тем как традиционная серенада влюбленного состояла из пяти куплетов.

Ходили, слухи, будто недели две назад отец девушки кровно обидел Мисаэля без всякого повода, выгнав его из дому, а вероломная невеста стала принимать ухаживания отцовского дружка — богатого и представительного человека, который зачастил в дом, появляясь всякий раз верхом на чудесном белом коне. Девушка, казалось, была в восторге от своего нового поклонника — вот почему Мисаэль решил с досады покинуть Эль Льяно и отправиться в далекую провинцию Гуанакасте в надежде забыться и попытать счастья.

Парни шли медленно, не торопясь, беседуя и прикладываясь к бутылке. Шутили, смеялись. По дороге из-под глухих заборов порой выскакивали собаки с грозным лаем. В небе блистала луна, ветер лениво шелестел листьями деревьев и поднимал с земли легкие облачка белесой пыли.

Желая развеселить Мисаэля, приятели наперерыв рассказывали забавные истории и сыпали остротами. Слышались громкие взрывы смеха. Но Мисаэль, казалось, был глух и не разделял общего веселья; молча шел он впереди, опустив голову, и, часто поднимая бутылку, пил большими глотками агвардьенте.

Наконец мы подошли к усадьбе старика. За небольшим садом высился дом в рамке просторных веранд; окутанный тенями, он дремал под сумрачной сенью густых деревьев. Парни сгрудились у калитки сада и глотнули еще агвардьенте.

Гитаристы стали потихоньку настраивать инструменты. Мисаэль отошел в сторону, сел на камень и, положив рядом с собой гитару, сказал:

— Пой ты, Антонио, а они пусть играют…

Тот, кого назвали Антонио, прочистил горло и запел в сопровождении двух гитаристов на мотив вальса веселую, всем известную песенку, пересыпанную колкими намеками. Потом, пока другие снова прикладывались к бутылке, Антонио вполголоса произнес:

— Вот эта, пожалуй, подойдет больше Мисаэлю — точка в точку, как гвоздь в бочку; давнишняя песня, петь ее меня научила еще мать.

Чуть слышно напевая, он познакомил гитаристов с мелодией, потом присел на корточки и затянул в полный голос:

Погаснет яркая звездаПод покрывалом облаков.Исчезнуть может навсегдаВ забвении любовь.

      Но ветром тучи унесет,      И засверкает вновь звезда,      А свет погаснувшей любви      Не засияет никогда…

Мне случалось не раз слышать от матери отрывки из этой песни. Старая, почти всеми забытая мелодия звучала как-то особенно нежно и грустно. Восхищенные, мы слушали с благоговейным вниманием:

Под ночи покровом и в тайнеПодходил к твоему я окну.Клятвы в вечной любви, свидания…

Всё забыла в минуту одну.      Горькую чашу придется испить      Этим новым твоим увлечением!      Что в жизни страшнее — любовь забыть      Иль быть схороненной в забвении?..

Нетерпеливо вскочив, Мисаэль решительно и резко прервал певца:

— Нет, такая не пойдет! Эта дура еще, пожалуй, вообразит нивесть что! Я подберу ей другие куплетики!

И, немедля перейдя от слов к делу, он встал перед калиткой, неистово рванул струны гитары и запел во всю глотку, чтобы как можно дальше разнеслась его песнь возмездия:

Думала ты, что изменой меня убиваешь?Как бы не так! Хочешь видеть страдания мои?Как бы не так! Видеть слезы мои ты мечтаешь?Я ж пою! За кого принимаешь?Не нуждаюсь в твоей я любви!      Мне измена твоя безразлична,      Холод мрамора — сердце в груди…

В доме звякнул засов, и до нас донесся громкий женский голос:

— Ату, Рейна, ату его, ату! Ату, Капитан, ату его, ату!