Политическая экономия, писал Энгельс, есть наука об обогащении, развившаяся в эпоху, когда на место простого, ненаучного торгашества выступила развитая система дозволенного обмана. Первыми формами ее были монетарная и меркантилистская системы, откровенно выражавшие алчность купцов. XVIII в. революционизировал эту науку, придав ей гуманный дух общенационального интереса: но как и в области политики, это был лишь наполовину прогресс: «Политической экономии не приходило в голову поставить вопрос о
Положительным же достижением этой буржуазно-либеральной науки Энгельс считал разработку законов частной собственности. Если имеется частная собственность, то первым ее следствием оказывается торговля. Торговля порождает стоимость: абстрактную (или реальную) и меновую. Чем определяется реальная стоимость? Англичане, особенно Мак-Куллох и Рикардо, утверждают – что издержками производства; француз Сэй – полезностью вещи. Но оба определения односторонни: в действительности реальная стоимость вещи есть отношение издержек производства к полезности. Под влиянием конкуренции это отношение видоизменяется: полезность зависит при этом от случайного соотношения спроса и предложения. Поэтому меновая стоимость, или цена, отличается от реальной стоимости, хотя последняя лежит в основе первой. В политической же экономии все «поставлено на голову: стоимость, представляющая собой нечто первоначальное, источник цены, ставится в зависимость от последней, от своего собственного продукта. Как известно, это переворачивание и образует сущность абстракции, о чём смотри у Фейербаха» [1, т. 1, с. 554].
Издержки производства состоят из земельной ренты, капитала и труда. Согласно Смиту, рента есть отношение между конкуренцией тех, кто добивается пользования землей, и ограниченным количеством имеющейся земли. Рикардо оставил конкуренцию в стороне, определяя ренту как разницу между доходностью участка, приносящего ренту, и самого худшего участка, окупающего только труд по его обработке. Оба эти определения, замечает Энгельс, также односторонни, и требуется их соединить: рента есть соотношение между урожайностью участка и конкуренцией. Что касается капитала и труда, то вначале они должны быть тождественны, ибо сами же экономисты определяют капитал как «накопленный труд». Однако частная собственность порождает раздвоение труда в самом себе, следствием чего является раскол между капиталом и трудом, каждый из которых в свою очередь раздваивается: капитал делится на первоначальный капитал и прибыль, причем последняя также расщепляется на собственно прибыль и проценты; труд же распадается на собственно труд и противостоящий ему в виде заработной платы продукт труда. Это противопоставление интересов землевладельцев, капиталистов и рабочих дополняется борьбой интересов внутри каждого из классов: в силу тождественности своих частных интересов землевладелец враждебно противостоит землевладельцу, капиталист – капиталисту, рабочий – рабочему.
Частная собственность, продолжает Энгельс, есть по своей природе монополия на обладание предметом, поэтому первоначально, у меркантилистов, боевым кличем была именно монополия. Либеральные экономисты подняли новое, на первый взгляд противоположное, знамя – знамя конкуренции. Но в действительности всякий конкурент или группа конкурентов должны желать для себя монополии, поэтому конкуренция переходит в монополию, сопровождаясь разорением конкурентов, потерпевших поражение. В этой борьбе конкурентов за монополию обнаруживаются преимущества крупного капитала перед мелким, так что средние классы должны будут постепенно исчезнуть, пока мир не окажется в конце концов разделенным на миллионеров и пауперов.