Марксизм как стиль

При Ливингстоне по всему Лондону свободно продавались «мейджик мушрумс», а сейчас, когда консерваторы это пресекли, в моду вошли чупа-чупсы с марихуаной. Их держат за щекой японские туристки, так им интереснее ходить по Британскому музею. Их дарят друг другу школьники в парках, хотя продаются они вроде бы только в Кэмдоне.

– Что ты узнала сегодня? – начинаю я ревновать дочку к компьютеру, за которым она сидит весь вечер в номере отеля, сосредоточенно поглощая какой-то английский текст. Я, впрочем, часто задаю ей этот вопрос. Мне никто в детстве не задавал таких вопросов. И зря.

– Ну, есть три системы проверки багажа в аэропортах: рентген, по плотности и ещё одна, самая непонятная. К собаке нас не поведут, на нас не поступало сигнала. Сейчас решаю, нужно ли их обкручивать фольгой.

Отличница. Она решила вести чупа-чупсы в Москву и подошла к этой задаче, как к школьному проекту. С холодным любопытством исследователя изучает форумы о том кто, что и когда возил через британскую границу.

«Любую систему можно обмануть, если знаешь, как она работает» – говорит дочь. Я смеюсь. Это мои слова. Когда ей было шесть, я сказал их, показывая, как заморочить робота-кенгуренка в торговом центре и выиграть главный приз.

– Ты повезешь их в своем рюкзаке – начинаю нагнетать воспитательную драматургию

– А если найдут?

– Я откажусь от тебя на границе и тебя посадят как драг-диллера.

– Это интересный опыт – весело отвечает Алёна. Моя шутка не в первый раз оказалась слишком детской для шестиклассницы.

Я не сказал ей, что леденцы, даже такие, можно перевозить в багаже.

Больше всего ей нравится тут лежать вечером у сверкающей воды и ежевичных джунглей в Кенсингтоне, глядя на бронзового Питера Пэна и пепельных цапель. Рисовать их пушистых долгоногих птенцов.

«Except one» – отвечал Пэн на предположение рассудительной Венди о том, что все дети неизбежно взрослеют. Джеймс Барри, проживший всю жизнь тут, на Лейнстер Гарденс, окнами в парк, гулял в Кенсингтоне, играл с мальчишками и сочинил сказку про Пэна, чтобы хоть как-то притупить боль от высокой детской смертности викторианских времён. «Except one» – кто не дожил до получения паспорта, тому навечно гарантированы разбойничьи приключения в Никогдандии. Но через полвека целое поколение откажется взрослеть и перестанет стричься. И сказка изменит смысл. «Except one» – будут говорить себе перед зеркалом тысячи решивших уклониться от буржуазной социализации. Личность, как и электрон, это не отдельный шарик, но дрожание общей струны. Они устроили немало шумных сходок на берегу Кенсингтонского озера. Апогеем стал поминальный концерт Брайана Джонса, когда в озеро вошло столько «волосатых», что оно готово было выйти из берегов. От тех времен осталась эксцентричная традиция рождественского заплыва в этой воде, лондонский аналог нашей крещенской проруби.

Богема всегда зависела от буржуазии и эта зависимость всегда её немножко раздражала. Во время социальных извержений богема даже мечтала сменить партнера ну, например, на революционную партию, готовящую восстание. Целью восстания было превращение мира в один большой «Хрустальный дворец», наглядно сиявший здесь же, в Кенсингтгоне. Но в 1937 дворец сгорел. После второй мировой социальный ландшафт изменился и то, что было вчера стилем жизни трёх улиц в Блумсбери (утопизм + мистицизм + спонтанность + самовыражение + эксперименты со своим сознанием и сексуальностью) стало идеологией целого поколения. Молодежная революция обещала быстро, под громкий гитарный ритм, сделать богемой всех. Когда волна откатилась, оставив мелкие лужи «альтернативных субкультур», в новой версии капитализма «культурному производству» предусмотрительно отвели место игрового тренажера для бунтарей, безопасного цирка для критиков. «Великие события» окончательно уступили «интересным местам».

– Что ты узнал сегодня? – ехидно спрашивает меня дочь.

– Те, кто сидел в ложах шекспировского «Глобуса», приносили с собой мандарин и держали его под носом всё шоу, чтобы не чувствовать вульгарного запаха низших классов, толпящихся внизу, у сцены.

– Зато в ложах они ели шоколад и считалось смешным тайком вытирать руки об одежду соседа.

Она знает английский лучше меня и потому всегда понимает больше деталей.

– И ещё то, что на шхуне Дрейка пираты носили особые серьги, чтобы затыкать ухо во время выстрела пушки.

Меня всегда подкупало функциональное объяснение любой «красоты».

Я рассказываю ей, как Дрейк затеял и выиграл первое в истории дело о защите чести и достоинства. С выплатой, извинениями и изъятием тиража книги, в которой говорилось, что он был наглым морским грабителем до того как стал королевским адмиралом. В той книге действительно понапридумано много неправды. Жизнь Дрейка была гораздо круче и беззаконнее…

В сумерках лисы выбираются из парков и потрошат черные мусорные пакеты у подъездов, обгоняя коммунальные машины мусорщиков. Лишнее звено потребительской цепи. Тут любят сохранять «лишние» звенья и лис уважают.