Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

Именно для того, чтобы поддержать оценку немецкими социал-демократами настоящих масштабов «надувательства», связанного с [немецкой] колониальной политикой, которая была несоизмерима с жестоким размахом английской политики, Энгельс высказал мнение о том, что движущими силами колониальной экспансии являются паразитические круги армии и бюрократии, а также установление привилегированных отношений с биржевыми спекулянтами. В то время утверждался и другой комплекс, который еще долго довлел над марксистской оценкой европейской колониальной экспансии. Это были суждения о недопотреблении, центром которых была тема общего кризиса капитализма.

Связь между перспективой кризиса капитализма и колониальной экспансией находит заметное выражение и в суждениях позднего Энгельса. В центре их стоит проблема Китая. Китай представлял собой «последний новый рынок», где наиболее остро и ожесточенно происходила конкурентная борьба между державами. Предположение, что Китай явится «последним предохранительным клапаном, спасающим от перепроизводства», Энгельс впервые высказал в 1886 году и затем повторял так часто, что оно стало убеждением[959]

. Механизм, через который Китай мог бы привести капитализм к débacle (разгрому), в основе своей имел противоречие между необходимостью экспансии европейской индустрии и становлением капиталистических производственных отношений в этой стране. Железные дороги, паровые машины, электричество, телеграф, которые с помощью европейского капитала в огромных масштабах распространились во всех районах «Поднебесной империи», явились в то время мощным ударом по вековым производственным отношениям, основанным на связи между сельским хозяйством и домашним производством в деревне. Конец самообеспечения сельских общин, который наступил бы с появлением продукции современной индустрии (процесс, протекавший в Китае уже десятки лет), выбросил бы на рынок труда миллионы кули. И в то время как сам китайский рынок имел бы тенденцию к сокращению, крестьяне, толпами хлынувшие из Гуандуна и Цзяньсу в города Европы, Америки и Австралии, ввергли бы в хаос организацию капиталистического производства. Тогда европейские и американские рабочие – а прежде всего англичане – узнали бы, что настал их час: пролетарская революция и кризис капитализма представляли собой два неразделимых вывода в вопросе завоевания Китая:

«Опять мы имеем великолепный пример иронии истории: капиталистическому производству остается завоевать только Китай, но, наконец, завоевав его, оно само делает невозможным свое существование у себя на родине»[960]

.

С точки зрения политической и при самостоятельном анализе, который Каутский начинает в «Нойе цайт», отношение социал-демократии к колониальной политике носит более систематичный характер, чем в редких замечаниях Энгельса. Европейские социалисты, ориентирующиеся на марксизм, все – по крайней мере до конца века – являлись ревностными противниками колониальной политики[961]

. Их аргументация касается прежде всего провокационной роли колониальной политики в международных отношениях, ее негативного значения для колониального баланса, который не приносил существенных плодов, но выражался в грабительских налогах, бьющих по всем гражданам, стимулировании военных расходов, связанных с колониальными акциями, в изъятии части государственных средств, предназначенных на социальные реформы. И все это происходило как бы на фоне усиления противоречий между ростом производства и сокращением рынков сбыта.

«Перепроизводство, – скажет впоследствии Бебель, – станет хроническим, и все средства, которые попытаются против него применить, ни к чему не приведут. По мере развития капиталистического общества присущий ему закон развития достигает своей высшей точки. Кризисы становятся все более затяжными, дороговизна возрастает, а периоды процветания становятся короче. И по мере того как этот процесс происходит не только у нас, но в равной мере и в других цивилизованных странах мира, арена сбыта становится все более узкой, конкуренция – более жестокой, борьба обостряется, и конец латинян – я повторяю – станет общим крахом… Тогда появимся мы, социал-демократия»[962].