Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск второй

«С этой точки зрения, – заключал он, – любой прогресс колонизации представляет собой регресс для дела социализма. В равной степени, с той же точки зрения, любое поражение цивилизованной державы в ее борьбе против варваров и диких народов должно рассматриваться социалистической партией, если она хочет быть последовательной, как дело весьма желательное. С этой точки зрения дело аборигенов – действительно наше дело»[954].

Формулировка Бакса отсылает нас к тому, что, по мнению Энгельса, а также и марксистов немецкой социал-демократии, составляло суть колониального вопроса – его связь с развитием капитализма. С этой точки зрения «Капитал» Маркса рассматривался как основной источник принципиальной ориентации, поскольку суждения Маркса в ту эпоху были известны лишь по конечным выводам, а большая часть его трудов, таких, как статьи, посвященные Индии и Китаю, написанные в 50 – 60-е годы, не была известна. В трудах Каутского, особенно относящихся ко времени подготовки им книги об экономической теории Маркса, влияние «Капитала» явно ощутимо, особенно в том, что касается примеров преднамеренного преступления британских колонизаторов в Индии. А в социал-демократической печати вообще ссылки на Маркса, и в частности на главу о «Первоначальном накоплении», обычно были сплошными цитатами.

«Колонизация, – писала газета „Социал-демократ“, – означает накопление капитала. Накопление капитала означает накопление нищеты. Вот вкратце изложение точки зрения Маркса, являющееся и точкой зрения социал-демократии на колониальный вопрос. Это единственная точка зрения, которую может принять сознательный пролетариат»[955]

.

В сущности, колониальная экспансия именно из-за того, что она была чертой капиталистического развития, не могла быть (как это понимали сторонники концепции государственного социализма) аспектом политики социальных реформ, способных направить в русло эмиграции относительное перенаселение, приводящее к безработице, а, скорее, стимулировала «обнищание масс» и рост «пропасти между богатыми и бедными»[956]. Однако вопрос представлялся менее простым, если учесть, что все вроде бы говорило о второстепенности колониальной экспансии в рамках капиталистического развития, как это показывал пример Германии.

Энгельс никогда не был высокого мнения о Германии своего времени. Страна обывателей, отставшая в капиталистическом развитии, она, по мнению Энгельса, переживала свой колониальный опыт как ограниченный мелкий буржуа, ханжа и лицемер. «С помощью колониальной аферы Бисмарку удалось совершить великолепнейшую выборную аферу. Филистеры попались на эту удочку окончательно, бесповоротно и в большом количестве»[957]. Но далее Энгельс радовался тому, что «афера» Бисмарка кончилась ничем.

«Я очень рад, – писал он Бебелю осенью 1884 года, – что колониальная афера не удается. Это был самый сильный козырь Бисмарка, отлично рассчитанный на психологию филистера, сулящий призрачные надежды и чреватый невероятно тяжелыми, очень медленно окупающимися затратами. Бисмарк с его колониями напоминает мне полоумного последнего герцога Бернбургского (настоящего идиота), который заявил в начале 40-х годов: „Я тоже хочу иметь железную дорогу, хотя бы она обошлась мне в тысячу талеров

“. Что такое тысяча талеров по сравнению со стоимостью железной дороги? Таково же представление Бисмарка и его друзей-филистеров о колониальном бюджете»[958].