Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый

Таким путем возник феномен, известный под названием русского деспотизма: сильное – централизованное и бюрократическое – государство, лишенное посредника в виде какой-либо общественной группы, способной перебросить мост – социальный, экономический и политический – между ним и крестьянской массой. В итоге русский царизм стал «промежуточной формой между европейским абсолютизмом и азиатским деспотизмом, возможно более близкой к последнему»[338]

. Во всяком случае, именно эта гибридная форма и оказалась решающим фактором в дальнейшем развитии событий. Она свидетельствовала о том, что, во-первых, отсталость страны была очень значительной, но не тотальной; во-вторых, внутренние противоречия страны в силу их серьезности не могли оставаться не разрешенными бесконечно долгое время.

Жалкое положение традиционной экономической базы, отсутствие ресурсов у имущих классов и все более высокие требования, предъявляемые в связи с участием России в европейской политике, начиная с середины XIX века стали вынуждать Российскую империю искать капиталы и инвестиции за границей. Поворот к «европейскому рынку акций»[339]

положил начало периоду, когда европейские экономические интересы, хотя и далекие, оказались непосредственно связанными с силами, действующими в рамках русской экономики. Так образовался порочный круг: крупные займы, предоставляемые Европой, вынуждали еще более усиливать налоговое бремя, а оно в свою очередь вело к дальнейшему обнищанию населения и затрудняло образование национального богатства и становление любой формы современного экономического развития.

Несмотря на это, в последней четверти XIX столетия русское государство приняло широкую программу индустриализации с целью противостоять возрастающей опасности своего превращения в колонию Европы в случае, если не удастся создать экономику, по крайней мере отчасти современную. Индустриализация была, таким образом, навязана сверху, со стороны государства, обществу преимущественно аграрному, не подготовленному к такому потрясающему сдвигу и к его социальным последствиям. Тем более удивительным оказался успех этой программы, которая в техническом плане превзошла все ожидания, показав как возможности государственной власти, так и приспособляемость российской отсталости, сумевшей воспринять перемену очень быстро и почти догнать в некоторых отраслях передовые страны Европы. Следствием этого был огромный рост городского населения и такое же увеличение численности рабочего класса[340]

.

Каким же был в преддверии 1905 года конечный результат этого продолжительного и своеобразного процесса эволюции общества? Троцкий пришел к выводу, что русское общество переживало драматический процесс поляризации – разрыва между огромной массой крестьянского населения, в своей большей части еще не затронутой начавшимся развитием, с одной стороны, и новым промышленным сектором, обладавшим своей внутренней динамикой и уже входившим в роковое противоречие с примитивным общественным и политическим устройством государства, – с другой. Ненормальность такого положения выражалась в том, что теперь потребности экономики вступали в резкое противоречие с характером и потенциальными возможностями социально-политической структуры страны. Государство, хотя и стало заметно более могущественным, неосознанно, но систематически закладывало основу собственного крушения. Если в прошлом ему удавалось держать под контролем степень модернизации, продлевая собственное существование, то теперь процесс преобразований зашел слишком далеко и вышел из-под всякого контроля. В 1905 году эта неосознанно самоубийственная политика экономического обновления дала свои первые плоды. Царь и система его власти продолжали существовать только потому, что силы в противоположном лагере были еще неопытными, незрелыми и неорганизованными. Но это было лишь временное поражение, поскольку «все предшествующее социальное развитие сделало революцию неизбежной»[341]

и ей рано или поздно суждено было разразиться вновь. Оставалось только понять, какого рода революция это будет.

3. Теория отсталости