Марлен Дитрих

– Но ведь он твой муж, – говорил Дуглас. – Она – его любовница, и твоя дочь называет ее тетя Тами. Все это так… необычно.

Я скользнула по нему взглядом. Он был красив. Безупречная картинка, как сказали бы в Голливуде. Но я начинала понимать, что он действительно слишком юн. Дуглас недостаточно долго прожил в Европе или где бы то ни было еще, чтобы развить в себе зрелость, какую я ожидала встретить в любовнике.

– Я говорила тебе, что не сплю с ним, – сказала я. – В чем проблема?

Дуглас не ответил. Но однажды утром, после того как мы занимались любовью, я отправила его пить горячий шоколад, а сама стала читать ужасные отзывы о своем новом фильме, нежась в кровати с Руди и Тамарой. Ввалившись в нашу спальню, Дуглас пылающим взором окинул наше веселящееся неодетое трио – отзывы были настолько плохие, что нам ничего не оставалось, кроме как хохотать, – и заявил:

– Это возмутительно!

– Возмутительно, – холодно сказала я, – то, что вы, кажется, позабыли о хороших манерах.

Мне пришлось отвести его в нашу спальню, усадить и сообщить об отсутствии у меня привычки выслушивать от кого бы то ни было указания по поводу того, что я могу, а что не могу делать.

– Если ты хочешь, чтобы наши отношения продолжались, – предупредила я, – перестань вести себя как ревнивый супруг. У меня нет желания выходить замуж еще раз. Одного мужа мне достаточно.

Некоторое время Дуглас хандрил, но сдерживался и сцен больше не устраивал. К несчастью, более неприятный случай застал меня врасплох, когда Хайдеде, изрядно набравшая вес, в ответ на мое замечание, что она не влезет в новую одежду, если будет столько лопать, закричала:

– Мне наплевать на твои дурацкие платья! Я не хочу быть похожей на тебя. Не хочу больше быть твоей маленькой доченькой!

Тамара ринулась успокоить девочку, но я отстранила ее. Тогда Хайдеде в слезах сказала мне:

– Я хочу остаться с папой в Париже. Я ненавижу Америку!

Вспомнив обращенные ко мне слова Герды о том, что моя дочь несчастна и скучает по дому, я поняла: это моя ошибка. Слишком долго я не принимала в расчет ее переживания. Хайдеде уже приближалась к подростковому возрасту, и от меня ей нужно было больше, чем распорядок дня и новая одежда. Я боролась с сокрушительным чувством вины: да, мать из меня вышла неважная. Но разве я сознательно пренебрегала дочерью, которую так сильно любила? Сознательно или нет, но именно это я и делала. Не обращала внимания на то, как неуклюже она вступает в переходный возраст, никогда не интересовалась ее мнением, страшась ответов, которые могли означать, что мне придется перестать жить той жизнью, которую я вела. Но Хайдеде уже не ребенок, я больше не могу обращаться с ней как со своей любимой куклой. Ей почти тринадцать. От лишнего веса фигура ее потеряла форму, а выражение лица было крайне несчастное.

– Но, моя дорогая, у нас в Америке такой милый дом, – сказала я, – и твоя школа там, и все друзья. Ты не будешь скучать по своим вещам?

Хайдеде сердито посмотрела на меня:

– Это твой милый дом.

Твои друзья. Твои вещи. Я ни с кем не общаюсь, кроме повара, горничной и телохранителя. Единственная моя подруга – это Джуди, с которой мы занимаемся верховой ездой, и она тоже снимается в кино. До того как она узнала, кто я, она спросила, не твоя ли я толстая сестра.

Я молча смотрела на дочь. Стыд за свое поведение придал резкости моему голосу.

– Ты могла бы попытаться завести себе других подруг, кроме этой девочки Гарлендов.

– Я не хочу! Я ненавижу Голливуд! Я все там ненавижу! Пожалуйста, мама, позволь мне остаться.

– Об этом не может быть и речи! – отрезала я.

Но после того как Хайдеде встала в угрюмую позу неповиновения, отказываясь покинуть комнату, вмешался Руди:

– Марлен, ты должна закончить работу по контракту. И потом тебе придется взяться за новую картину. Я здесь. Позволь ей остаться. Ты знаешь, так будет лучше.

В сложившихся обстоятельствах я не находила оправданий для того, чтобы заставлять свою дочь возвращаться в Голливуд. Если я хотела доказать, что она мне не безразлична, как можно было проигнорировать ее просьбу? И все же я не сдавалась.

– Жить с тобой в Париже? – спросила я. – Когда ты тоже работаешь? А Тами, с ее нервами? Чем же здесь будет лучше для Хайдеде?

Наконец мы сошлись на том, что устроим дочь в престижный пансион в Швейцарии, расположенный достаточно близко, чтобы Руди мог навещать ее в выходные, но со строгим распорядком, который помог бы ей избавиться от лишнего веса. Кроме того, Руди уговорил меня перед отъездом сдать некоторые из моих самых дорогих украшений на хранение в подвалы швейцарского банка. Я тратила без счета на одежду, поездки первым классом, люксы в отелях и никогда ничего не откладывала, будто пренебрегала любыми ограничениями, чтобы подтвердить – для меня их не существует.

– Тебе надо подумать о будущем, – сказал Руди, перебирая мои драгоценности. – Если ты положишь это в сейф, тебе будет на что опереться, когда возникнет такая нужда.

Он беспокоился обо мне, полагая, что мое пребывание в Голливуде ненадежно.