Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Я учу так, чтобы учение мое прежде всего и более всего вело к познанию Христа, к чистой и истинной вере и подлинной любви, а значит, и к свободе во всех вопросах внешнего поведения – в том, что есть, пить, как одеваться, как молиться, как поститься, в отношении к монастырям, к таинствам и так далее. Такая свобода может стать путем спасения лишь для тех, кто имеет веру и любовь, иначе говоря, для истинных христиан. Таким людям и невозможно, и не должно навязывать – или позволять кому-либо навязывать – человеческие законы, стесняющие их совесть[334].

Тем, что говорил и делал сейчас в Виттенберге, Лютер привлек на свою сторону даже некоторых былых врагов. Так, Фабриций Капитон, представитель архиепископа Альбрехта Майнцского, доселе был одним из самых суровых критиков Лютера – тот даже называл его «лютым зверем». Однако, услышав, что Лютер вернулся в Виттенберг, Капитон приехал послушать его проповедь – и был тронут всем, что увидел и услышал. «Люди стекаются как бы в единую процессию и идут к свободе во Христе», – писал он[335]. Не прошло и года, как он оставил место у архиепископа и сделался вождем нового евангелического движения в Страсбурге.

Однако отношения Лютера с Карлштадтом потерпели большой урон. Карлштадт был тремя годами младше Лютера, но в иерархии университета стоял выше и публичные упреки за то, что делал в Виттенберге, воспринял как личную обиду. Цвиллинг, который тоже был моложе Лютера, принял его критику близко к сердцу и действительно исправился, но Карлштадт начал спорить и доказывать, что Лютер неправ. Очевидно, в нем говорила оскорбленная гордость: совсем недавно он стоял в центре расцветающего нового движения, даже терпел преследования (когда курфюрст попытался запретить ему проповедовать), – а теперь вдруг оказался задвинут на «камчатку», откуда оставалось лишь смотреть, как верховодит другой. Вернувшись из своего укрытия, Лютер прямо и откровенно сообщил всему городу, что Карлштадт все делал неправильно – не обидно ли? «Путы, смазанные медом, – с горечью писал Карлштадт, – всегда кажутся слаще, чем грубые, ничем не приукрашенные кандалы»[336]

.

В какой-то момент, надеясь на публичный диспут с Лютером, он написал свои тезисы – однако университет запретил даже их публиковать. Трудно не заметить, что Карлштадт стал своего рода козлом отпущения. Во всем, что происходило в городе в отсутствие Лютера, нельзя винить его одного – Меланхтон, Амсдорф и городской совет этому потакали или, по крайней мере, не препятствовали. Обиженный Карлштадт начал все меньше появляться в Виттенберге и, в конце концов, сделался пастором маленького прихода в деревне Орламюнде: оттуда он писал о Лютере критические памфлеты, там был свободен воплощать в жизнь все то, что в Виттенберге ему не позволили. Все службы он проводил на немецком языке и без облачений, причащал прихожан и хлебом, и вином, решительно запретил изображения и крещение младенцев.

В сердце богословия Лютера стоит мысль о том, что слово Божье – евангельская Благая Весть – всегда пробьет себе дорогу, что навязывать его или насаждать силой не нужно и опасно. В одной из своих «Проповедей Invocavit» он говорил об этом так:

Знаете ли, что думает дьявол, когда видит, что люди пытаются распространять Благую Весть насилием? Сидит он, скрестив лапы, перед адским огнем, злобно ухмыляется и приговаривает: «Вот молодцы! Порадовали меня! Все делают как мне нужно! Пусть продолжают в том же духе – богатый улов мне достанется!» А когда видит, что Слово защищает себя и одерживает победы само, без помощи человеческого оружия – вот тогда дрожит и трясется от страха[337]

.

Сам Лютер в эти годы проповедовал Благую Весть неустанно. В 1522 году он произнес только в Виттенберге 117 воскресных проповедей, в следующем году – 137. И это не считая тех, что произносил в путешествиях, там, куда его приглашали.

Возвращение пророков