Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

В каком-то смысле слова эти стали сутью и смыслом всей будущей Реформации. В отношениях с Богом – и во всем, что с ними связано, – мы не можем ни полагаться на других, ни обвинять других в своих ошибках, а нашу новообретенную свободу должны понимать не как вседозволенность, а как серьезнейшую и священнейшую обязанность. Такими мощными словами начал Лютер первую из октавы своих знаменитых «Проповедей Invocavit». Произнося эти проповеди, он стремился вернуть себе контроль над запутанной и нестабильной ситуацией в городе: и так, как умел только Лютер, определил и разъяснил основные разногласия, разделяющие людей, и исправил ошибки, возникшие под руководством Карлштадта и Цвиллинга. В этих проповедях Лютер не упрекал Карлштадта лично – однако вряд ли кто-либо сомневался в том, против кого направлена его критика. Должно быть, Карлштадту было неловко, а порой и очень обидно слушать, как Лютер разбирает по косточкам его смелые публичные заявления.

Но весь остальной Виттенберг был в восторге. Иероним Шурфф писал курфюрсту:

Великую радость и восхищение и у ученых, и у неученых вызвало возвращение доктора Мартина и его проповеди. Его посредством, с помощью Божьей, город возвращается на путь истинный: день ото дня он показывает нам, в чем мы заблуждались, и неопровержимыми аргументами выводит из того хаоса, в который погрузили нас предыдущие проповедники[327]

.

В восторге были и студенты. Один из них, Альберт Бурер, писал: «Лютер пришел восстановить порядок и выправить то, что напутали Карлштадт и Габриэль [Цвиллинг] своими безумными проповедями»[328]. Бурер продолжает: Карлштадт и Цвиллинг не думали и не заботились о тех, кто с ними не соглашался или для кого перемены шли чересчур быстро и резко. Они просто, как часто бывает с ревностными новообращенными, мчались вперед на полной скорости, ничего и никого вокруг не замечая. Лютер же, напротив, проявлял большое внимание и любовь к тем, кто не готов был разом все изменить; в этом он, по мнению Бурера, походил на апостола Павла. Богословие Лютера всегда было ясно и вразумительно, говорил он так, чтобы слушатели его понимали. «Кто слышал его хоть раз, – писал Бурер, – тот, если он не из камня, рад слушать снова и снова. Ибо свои тезисы он гвоздями вбивает в умы тех, кто его слышит»

[329].

Гений Лютера – и то, что сделало его безальтернативным лидером движения, – сложился из двух факторов. Во-первых, как пастырь по призванию, он не только стремился быть правым, но и никогда не забывал о том, как могут подействовать те или иные слова на простых верующих. Лютер понимал, что перемены, продвигаемые Карлштадтом и Цвиллингом, многим кажутся чрезмерными и чересчур быстрыми – и в этом роковая ошибка, ибо важнейшей частью проповеди Благой Вести является забота о тех, кого Павел называл «слабыми». Лютер ясно понимал: внимание к нуждам этих более робких или осторожных членов общины – ни в коей мере не преступление против истины, а напротив, важнейший признак любви и благодати. Карлштадт и Цвиллинг готовы были все принести в жертву своей правоте. Лютер нашел для таких ревнителей яркий образ: напившись вдоволь молока, они «обрезают сосок», забывая, что молоко нужно и другим[330]

. О тех, кто не вполне еще проникся духом Реформации, необходимо помнить – и не понуждать их двигаться вперед быстрее, чем они в силах. Быть правым – значит быть правым не только в том, что говоришь и делаешь, но и в том, как ты это говоришь и делаешь. Реформатор, вводящий реформы бездумно, не заботясь о том, как отразятся они на сознании и поведении паствы, больше вредит реформам, чем помогает: именно так, по мнению Лютера, поступали Цвиллинг и Карлштадт.

Вторая отличительная черта Лютера была связана с его богословскими прозрениями. Много лет он провел за вдумчивым изучением Писания, а затем пережил несколько богословских озарений, которые помогли ему расставить все изученное и понятое на свои места, – так что теперь понимал, какие богословские проблемы стоят за теми или иными поверхностными, на первый взгляд, вопросами. Иными словами, одно дело – спорить о том, допустимы ли изображения в Церкви, и совсем другое – понимать, какое богословие стоит за той и другой позицией, понимать, что не все вопросы и проблемы равнозначны, и знать, что это само по себе важная богословская истина, которую соратники Лютера без него упускали.