Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Откуда же взял Мюнцер такое истолкование воли Божьей? Он искажал Писание – а значит по определению оторвался от Бога. Так, ссылаясь на притчу о десяти минах, которую рассказывает Иисус в Лк. 19, он неверно понял контекст последней фразы: «Врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною»[369]. В маниакальной картине мира Мюнцера эти слова произносит не персонаж придуманной Иисусом притчи, а сам Иисус. Следовательно, полагал Мюнцер, Библия разрешает и даже приказывает призывать к истреблению всех неизбранных. В заключение своей речи он перешел к угрозам саксонским князьям: если, мол, они не воспользуются случаем и не примут его предложение, Бог отнимет у них мечи.

Ясно дал понять Мюнцер, что Лютера тоже ждет безжалостная казнь. Он назвал Лютера «брат Жирный Боров» (а Меланхтона – «брат Сладкой Жизни»)[370] и высмеял за любовь к удовольствиям, за то, что тот будто бы живет лишь затем, «чтобы сладко есть и пить при дворе»[371]

. Далее Мюнцер потребовал для своих идей «международного» разбирательства. Властям предержащим – то есть тем, кто сидел сейчас перед ним и слушал, – он пригрозил восстанием крестьянских орд. Либо знать поднимет свои мечи за Божье дело – как понимал его Мюнцер, – либо «народ Божий» возьмет дело в свои руки. Все должны либо принять его благовестие, либо признать себя язычниками и умереть.

Быть может, ни в чем ином не ощущается так явственно привкус ада, как в религиозном фанатизме. Воззрения Мюнцера напоминают то бред, то демоническую одержимость – тем более зловещую, что тот же бред охватывал множество людей в разных странах, в разные эпохи, с древних времен и до наших дней. Для всех фанатиков дьявол есть Бог, жизнь есть смерть, милосердие равно слабости, а жестокость – справедливости. Все они – какой-то адский апофеоз своего «я», где все «другие» должны быть порабощены или убиты.

Откровенно изложив свои взгляды князьям, Мюнцер ожидал их решения. Что же, поможете вы мне обрушить небо на землю и подняться в эмпиреи? Или согласитесь быть убитыми и отправиться в ад? Можно лишь догадываться, с какими лицами выслушали все это герцоги Иоганн и Иоганн Фридрих; и нам неведомо, пожали ли они Мюнцеру руку при прощании, сказали ли, что проповедь им очень понравилась. Известно лишь, что вскоре после этого Мюнцер напечатал эту «проповедь», присовокупив к ней рассуждение о снах.

Затем, 17 июля, Мюнцер написал Карлштадту в Орламюнде, приглашая его присоединиться к «союзу избранных» и прося заняться агитацией в пользу Мюнцера в пятнадцати соседних деревнях. К чести Карлштадта, он мгновенно сообразил, что Мюнцер планирует именно то, чего в это время все опасались, – мятеж вооруженного «народа» против знати, и в страхе порвал письмо. Впрочем, затем, сев на коня, он бросился к одному другу и показал ему сложенные обрывки письма – как доказательство того, что затевает Мюнцер. Сам Карлштадт никогда не приветствовал насилие: два дня спустя он отправил Мюнцеру ответ, в котором решительно отказывался в этом участвовать и советовал Мюнцеру отказаться от воинственных планов. Верно, у них было много общего; но возглавить орды крестьян, чтобы истреблять неверующих и насильственно приближать конец света… нет, на такое Карлштадт согласиться не мог.

Обдумав не слишком скромное предложение Мюнцера, герцоги Иоганн и Иоганн Фридрих решили, что против него пора принять меры. Мюнцера, а также множество его последователей из Альштедта, вызвали в Веймар на допрос. Некоторые из его сторонников, которых допрашивали отдельно, легко выдали планы Мюнцера устроить вооруженный мятеж. Строго говоря, это было ясно и из проповеди – однако в зале суда прозвучало совершенно иначе; и, видимо, тут до Мюнцера в первый раз дошло, что его планы власть встречает без энтузиазма. Так или иначе, он понял, что над головой его навис топор. Свидетели рассказывали, что из судебной палаты он выходил белым как мел. Поздно вечером 7 августа Мюнцер сделал то, что, как видно, привык делать в любой затруднительной ситуации – бежал, вполне буквально перебравшись через городскую стену Альштедта. Жену и ребенка он бросил. Побег его наделал много шума: члены «тайного союза», которых он вовлек в свое безумие, были разочарованы и унижены, все прочие – очень рады. Однако Лютер справедливо полагал, что о Мюнцере еще придется услышать. Так и вышло: Мюнцер осел в Мюльхаузене и снова начал собирать вокруг себя последователей. Там он нашел себе «соратника» – Генриха Пфайффера, тоже чистой воды смутьяна. Там же, в Мюльхаузене, Мюнцер написал самую желчную и злую филиппику против Лютера, озаглавленную: «Совершенно необходимая защита и ответ против братьев сладкой жизни из Виттенберга, что, присвоив Святое Писание, самым подлым образом марают бедный христианский мир».

Пламенная ненависть Мюнцера к Лютеру усиливалась от мысли, что Лютер «продался» князьям и встал на их сторону против страдающих крестьян: